Утро с бубенцами

Первые зазимки на Чусовой всегда ранние. Шёл август, и к концу дня на реку опустился холод. Только что была жара, но после сильной грозы бездонное небо дохнуло осенью. После хода на лодке мы изрядно замёрзли и решили высадиться на поляне у Гребешков.

Солнце не грело. Лучи стелились над землёй и били наотмашь по взгорью правого берега. Там по сосновой стене забирался вверх Белый Полоз.

Вечерняя зорька брызнула последними сполохами по разнотравью Долгого луга. И потухла. По ту сторону Кына наступила ночь.
Я засиделся у костра, дожидаясь звёзд. Люблю смотреть на бесконечный небосвод, таинственно мерцающий огнями. Звёздная Чусовая особенно красива.
Мириады галактик выстраиваются вдоль Лыжного Пути. Яркая звезда горит в созвездии Лося. Порой глядишь завороженно и стараешься не дышать, наслаждаясь таинством тишины.

Камушки на переборе что-то толкуют. Неожиданно над островерхим частоколом елей всплывает огромный жёлтый шар. Это Круглолицая Княжна посылает к тебе по волнам лунную дорожку.
Завтра трудный день, и нужно попробовать заснуть. Ложиться вообще-то надо с курами, да кто это помнит? Тутошних деревень, коими были Петушата и Долгой луг, давно след простыл.

Перед глазами проносились недавние приключения. Чудились медведи, которые не пропускают свой час охоты. Где-то вдалеке выли волки. Вспоминались старинные ворота и наличники на избах Бабенок и Нижней Ослянки. Они будили воображение. Я увидел чусовские деревни такими, какими они были и век, и два назад.

Найдётся ли там место для меня? Вкалывал я на рудниках или выжигал уголь в куренях? Знать бы прошлое.

Или, бросил я всё это, и наладился в подгубщики на сплав. Пока силушка есть, можно потесью ворочать. Да и с Васькой Балабурдой не соскучишься.

«Жить на свете чижало,
Ну, а впрочем ничаво!»
— так Васька говаривал.

А что? Выйдем на Каму, помянем тятю да маму. Водолив и груз сдаст, и барку на дрова продаст. Получим от караванного расчёт, и вот она — деньга!
С деньгой-то ты каждому ямщику, каждому шинкарю и торговцу мил-дорогой человек. Эхма, гулять — так гулять!

Васька-то на Волгу дале за собой звал. Покажу, грит, Миха тебе, как красива Волга!
Алёша Бешеный, он же Володя Гиляровский, записал его присказку:

Матушка Волга –
Широка и долга!
Укачала, уваляла –
Вот и силушки не стало.

Не, отвечаю Балабурде. Хорош мотаться. Заспособно мне возвернуться на Чусовую.

Ты – народ, и я — народ.
Меня милка дома ждёт!
Для своей-то милушки
Чуток оставлю силушки!

Накуплю в лавке подарков жёнушке, отрезов шелковых и лент разноцветных атласных. Вечерком запрягу Лысанку в дрожки. Вместях «прокотимся» от кыновской пристани до Петушат!

Лихо несётся моя лошадка по горному лугу, поднимая придорожную пыль. А внизу вьётся Чусовая, переливаясь сапфирами да хризолитами. Колокольчики на дуге в праздничный перезвон пошли…

Предрассветный час

Пропели третьи петухи. К заутрени, стало быть. И на завод пора. Звон бубенцов становился всё настойчивей и громче, пока не разбудил меня. Какой завод? Куда к заутрене?

Я окончательно проснулся. Это чичас который век? 2018-ый год вчера был. Вроде.
Посмотрел на часы – примерно час до рассвета остался.

И всё же, рядом с палаткой переливался медью настоящий колокольчик! Торопливо расстегнув вход, я высунулся наружу. Передо мной оказалось… коровье вымя. Бурёнка бродила, едва не сбивая копытами растяжки. Она смачно чавкала, поедая ярко-зелёную мураву.

Поодаль паслась ещё одна рогатая красотка с молодым бычком. Эта парочка меланхолично жевала, время от времени наклоняясь и деловито срезая зубами траву. Вот оно что, Михалыч!

Пастуха не видать, и стадом эту компанию не назовёшь. Лет шесть назад в Кыну было два десятка коров. Коровы, между прочим, с разным характером бывают. Чёрная коровка с бычком вообще не замечали меня. Пятнистая бурёнка с колокольчиком считала себя главной. Ей не понравилось, что мы заняли привычную лужайку.

Бодатая дерзко пошла в наступление, сметая копытами посуду и вещи, завёрнутые в полиэтилен. Я пробовал отогнать рогатую бестию, но ни уговоры, ни окрики не помогли. Да она хуже медведя!

Это наваждение я прозвал Зорькой, коли рано так меня подняла. Зорька лезла напролом, нагнув голову и выставив рога. Я отскакивал, и она останавливалась на время. Атаманша трясла головой и снова шла на меня.

Она задорно бросила мне взгляд чёрных глаз – чутка пободаемся? Не-а. Спросонья я биться не хотел. Зорька презрительно отвернулась и решила перевернуть рогами котелок с компотом.
Ну, уж нет! Покушаться на святое? Я наконец-то рассвирепел и схватил длинную сучкастую деревяшку. Держись, щас задам жару!

Зорька игриво попятилась, затем мотнула головой жующим коллегам. Мол, пшли отседа, ненормальный он. Обиженно напрудив на полянке, она увела за собой чёрную корову с бычком. Битва окончилась, так и не начавшись.

Ты, туман, не спеши

В разгаре были утренние сумерки, когда ночь отступает. Я умылся студёной водой и был благодарен корове, которая подарила мне волшебный предрассветный час. Иначе проспал бы его. Спасибо тебе, Зорька!

Луна догорала в фиолетовом небе. Белый Полоз так и не добрался до неё, он застыл среди косматых увалов. По сиреневой воде стелился туман. Чуоси неспешно текла от Кын-Завода, перебирая камушки у берега с изумрудной травой.

Туман клочьями поднимался над рекой, увлекаемый вместе с ней в далёкую даль. Небо над ельником у Гребешков просветлело голубой краской. Чусовая готовилась к священному таинству восхода.

Ты, туман, не спеши!
Не неси холода,
Навевая январскую вьюгу.
Подожди, дай пройтись
По цветущему Долгому Лугу!

Я поднимался по склонам Плакун-горы, осторожно ступая по сиреневому ковру из трав. В небе появилась тлеющая полоска утренней зари. Природа пробуждалась. Тьма уходила вместе с поверженным бодатым чудищем. Божественный свет разлился нежными красками над бескрайним горизонтом Долгого Луга.

Густо благоухал чабрец, к его запаху примешивался терпкий аромат полыни. В малахитовых зарослях простреливали жёлтые огоньки пижмы. Белые хлопья ромашки и тысячелистника, словно снежинки, припорошили чудную картину.

Русское поле

Седой туман развевался над строгими елями. Мои ноги шли, куда глаза глядят, и земля поворачивалась. Я оглянулся на луг и хмурую пелену над Вечной Рекой. Дорога с лужицами проскочила между елей. Наверное, мне туда?

То, что я увидел, когда-то описал Константин Бальмонт:
«И свет боролся с тусклой мглой.
И день забрезжился. Туманы задрожали,
Воздушным кораблём повисли над землёй».

Это было поле, и было так хорошо. Родная земля распахнулась вширь передо мной!
Русское поле – «Сколько дорог прошагать мне пришлось!»

Я готов там быть и под проливным дождём, и под палящим солнцем.
Я могу бесконечно встречать здесь рассветы и провожать солнце.

Там можно бесконечно смотреть ночью на звёзды и на Реку Теснин, плывущую в Бесконечность…
Романово Поле, Волегово Поле и Новиково Поле, Долгой Луг – это божьи места.
Небо и земля, без конца и края, целуются там.

В такие моменты мне становится совершенно ясно, откуда я и где моя Родина.
Вслушайтесь:

Поле, русское поле…
Светит луна или падает снег —
Счастьем и болью связан с тобою,
Нет, не забыть тебя сердцу вовек.

Русское поле, русское поле…
Сколько дорог прошагать мне пришлось!
Ты — моя юность, ты — моя воля.
То, что сбылось, то, что в жизни сбылось!

Не сравнятся с тобой ни леса, ни моря.
Ты со мной, моё поле, студит ветер висок.
Здесь Отчизна моя, и скажу не тая:
«Здравствуй, русское поле,
Я твой тонкий колосок!»

Поле, русское поле…
Пусть я давно человек городской —
Запах полыни, вешние ливни
Вдруг обожгут меня прежней тоской.

Русское поле, русское поле…
Я, как и ты, ожиданьем живу —
Верю молчанью, как обещанью,
Пасмурным днём вижу я синеву!

Эти слова, которые живут теперь в моём сердце, написала Инна Гофф к песне «Русское поле». Она так объясняла их:
«Написала, потому что люблю поле. Люблю русское поле, потому что родилась в России. Таких нигде и нет, наверное…
Как мала суша в сравнении с «равниной моря», так малы города в сравнении с ширью наших полей.
Полей… Этот ничем не заслонённый вид на край света, из-за которого утром всплывает солнце и за которым оно прячется к ночи…»
Этим всё сказано.

Ящерка над Кыном

Наконец, я вышел к вершинам Гребешков. Каменная игуана оглядывала старицу, которая омывала остров в виде сердечка у Криушинского перебора.

Чуоси встречала новый день. Знакомая ящерица обрадовалась и слегка обернулась ко мне – нечасто видимся!
Она молча пододвинулась. — Мол, давай вместе посмотрим на Кын?!
— Давай! Я пристроился рядышком.

Село только-только просыпалось. Первые лучи солнца гладили склоны Мёрзлой горы. Нежная зорька проявилась розовым сиянием над Троицким храмом.
Туман укутал в пушистое одеяло перебор и хребет, идущий к бойцу Высокому.
Ошибся я с веком-то. Вот они, «мои времена».

Светало. Коровы возвращались в Кын. Зорька посматривала в мою сторону. Запомнила, значитца. Она что-то высказала запоздавшему пастуху, который подъехал на тарахтящем драндулете. Насчёт, где же «выйдем в поле с конём», видимо.

Благодать разливалась над утренней Чусовой. Ящерка читала мои мысли.
Повернув голову к Реке Теснин, она оглянулась на меня и неслышно произнесла:
— Хорошо. Правда?

Предыдущие рассказы из серии «Затерянные миры»:

1. Тень вогульского пня. Дорога в Копчик

2. Первозданный Копчик. Чусовские вогулы

3. Грань красоты. Деревня по имени Копчик

4. Коноваловский плёс. Река Чувашка

5. От блеска к забвению. Дом Яблонского

6. Поворотный круг

7. Веер для пароходов. Депо в Коноваловке

8. Вечер в Коноваловке. Полубородый капитан

9. Мост у Сылвицы. Фермы Журавского

10. Усть-Сылвицкий лесопильный завод

11. Сылва-Сылвица. Камень у поворота

12. Антонов камень. Дорога на рудник

13. Ермак на Чусовой. Ватаманов берлог

14. К познанию Урала. Вторая жизнь

15. Сылвица. Медвежий путь

16. Полмиллиарда лет назад. Хроники чарнии

17. Дом в Коноваловке

18. Капская колея. Назад к Сылвице

19. Будни уральского плена

20. Рождение дня

21. Нижняя Ослянка

22. Чусовские невидимки. Зимняк и Востряк

23. Лесной старик и Волшебный таймень

24. Люди из деревни Грязнухи