Антонов камень. Дорога на рудник.

Затерянные миры – первое ощущение, которое испытываешь, когда пробираешься вниз по Чусовой к урочищам Копчика и Коноваловки. Вековой лес, наполненный медведями, вдруг расступается – и ты выходишь на луговину бывшей вогульской деревни, от которой осталось только кладбище. Чусовая превращается в длинный, красивый и широкий плёс. Она более не извивается между «теснинами», а летит стрелой.

До бывшей Коноваловки ведёт дорога. Ближе к причалам Усть-Сылвицкого завода она только усиливает впечатление исчезнувшего города. Казалось бы, чем дальше от Нижней Ослянки, тем более дикой должна становиться обступающая тебя парма? Ан нет.

Смотришь — параллельно и по левому берегу Чусовой бежит старая дорога. От неё была устроена переправа через остров близ устья речки Мельничной. Дороги соединялись на правом берегу. Тракт преодолевал устье реки Сылвицы. Мы не удержались, чтобы не пойти по нему. Ведь интересно – куда он ведёт, повторяя изгиб Чуоси под Сылвицким Камнем?

После Копчика и Коноваловского завода нас ждал следующий затерянный мир. За Сылвицким камнем река возвращается к прежнему направлению на северо-запад, круто отвернув от левобережной горы с ручьём Быстрым. Дорога в этом месте была весьма живописной и ровной, словно ты гуляешь не за тридевять земель от цивилизации, а по набережной!

Она укатывалась телегами с рудой. С появлением первых горных заводов на Урале их владельцы устраивали перевоз руды к заводам гужом, не смущаясь расстояниями от рудников, порой достигавших сотен вёрст. А чего считать себестоимость – крестьян ведь приписали к заводам как бесплатную силу. Бери лошадку, нагружай – и вези! Переправы и дороги к рудникам мостились пустой породой, превращаясь в такие «каменные тракты».

Наш тракт вёл к бывшему Ермаковскому руднику. Колеи были едва заметны в траве. Они пробирались покатым берегом вдоль священной Чуоси. На повороте Чусовой шумел перебор у небольшого островка. В тот день небо заволокло тучами, накрапывал дождь.

Стоило нам выйти на «ермаковскую» прямую, как дождь превратился в грибной. Великий дух Солнца приветствовал нас. После двухнедельного пекла природа дорожила каждой капелькой влаги. Густые зелёные волны таволги старались удержать влагу каждым листочком и лепестком. И оттого мокли пчёлы и луговые бабочки, порхающие в море травы.

Отяжелев, они собирались на прибрежных костровищах, чтобы обсушиться. Уголь и песок помогали им. Со стороны это выглядело собранием бабочек. Предводитель что-то вещал с трибуны из камушка. Молодые мотыльки, как обычно, не слушали и шушукались между собой под неодобрительным взглядом двух заслуженных лётчиц.

Чусовая незаметно пересекла очередной хребет. Он выходил горой к левому берегу с небольшими живописными скалами. В них виднелись маленькие гроты. И на нашем берегу узкая полоса дороги прижималась к скалистым обрывам. Над ними шумел девственный Царь-Лес, угощая спелой черникой.

Утёсы выстроились чередой, словно передавая перекличку друг другу. За выступами Антонова Камня последним маячил вдалеке боец Ермак. На его горбу топорщились сосны. Мы шли, и легендарный камень постепенно становился ближе.

Иногда под грозовыми облаками вспыхивало солнечным светом зеркало Реки Теснин. Затем оно снова меркло, расплываясь кольцами от капель. Над темнеющим лесом продолжал моросить дождь. Камень Антонов нас удивил. Его утёсы напоминали Медведя, склонившегося у водопоя. Лесной Старик мечтательно положил голову на могучие лапы.

Медведь охранял… Город! Береговые выступы Антонова камня невелики по высоте – до пятнадцати метров. Камень смотрится и весьма своебразен, но в путеводителях особенно не отмечен. За ним в лесу обнаружились настоящие высотные башни и стены замков, уходящие в небо! Это был сюрприз. Камушек такой же непростой, как Лужаечный у бывшей деревни Волеговой, его истинные вершины неведомы сплавщикам.

Метров за семьсот до Антонова камня к берегу спустился лог. В этом месте была развилка. По логу когда-то вела дорога на вершину горы и далее, к руднику на берегах речки Ермаковки. Понятно. Оттуда бурый железняк вывозился в Кын-Завод через Коноваловку, левобережный Копчик, Бабенки и Мултык. Но почему дорога шла дальше по берегу вниз? Я задумался.

В лесу послышался натужный храп и фырканье. Смешно расставляя ноги на спуске, из-за сосен показалась лошадь. Она упиралась копытами в камни, не давая раскатиться тележке с деревянным ящиком. От лошади шёл пар. В ящике чернела недавно отожжёная руда.

Лошадь чуть не сбила меня с ног, кованые ободья колёс проскрипели рядом. Возницей была строгая баба в чёрном платке. Тонкие губы нервно сжались полоской на её загорелом лице. Развернув лошадь, она блеснула в мою сторону глазами.
«От ведь, дылда лешачая! Куды под колесо лезешь?» – едва удостоив меня вниманием, баба нахмурилась в сторону Ермакова камня.

Колесо у тюркских племён издавна называлось «копчек». Слово осталось в названии вогульской деревни. Вогулы из Копчика и Бабенок постепенно смешались с русскими и обрусели. Местный люд работал в народившихся окрестных заводах.

Мужики вставали к печам, махали кайлом на рудниках, выжигали уголь, сплавлялись с железом по Чусовой. Бабы тянули лямку на извозе угля и руды, бурлачили на барках и сплавляли плоты. Крутились колёса телег, вращались водобойные колёса на плотинах, перемалывая нелёгкую жизнь. Лёгкой-то она ни разу и не была.

За первой подводой показалась вторая, третья… И вот уже вереница лошадей с ящиками потянулась вдоль камня Антонова. Лошади спускались в реку, обходя скалы по дну. Они брели по Чусовой, будто это обычное дело! Понуро опустив голову, лошади украдкой лакали воду. Телеги елозили по скользким донным лещадям, грозясь опрокинуть ящики с рудой. Колёса трещали, скрываясь и наматывая подводную траву. Ступицы разводили утрешнюю пену.

Бабы чертыхались, поправляя платки. Лошади снова выбрались на берег. За устьем Ермаковки караван стал медленно и тяжко взбираться на хребет Ермакова камня. Руду везли в сторону Чизмы и Вороновки, затем в заводы Кусье-Александровска и Бисера, и путь каравану предстоял долгий. Вот оно что. А как же Кыновский завод? Я оглянулся. На притихшую реку падали капли дождя. Передо мной опять была заросшая, давно не езженая дорога с рудника.

Руда голос подаёт

Первым делом, чтобы руду добыть, её надо было найти. Секреты горщиков были фамильными тайнами. Отец с сыном или братья брались за поиск по известным им признакам. Смотрели обнажения почвы на берегах рек и в оврагах, на камни и песок в ручьях – попадётся ли где окись железа? Каков цвет пород? Рудные тела при выветривании порой изменяют свои обычные малоприметные окраски.

По внешнему виду, присутствию, или наоборот, отсутствию некоторых растений на почве давались подсказки людям. Есть и растения-рудознатцы, индикаторы. Много было старинных секретов. К тому же, для поверхностного исследования разрешение не требовалось. Однако для земляных работ нужно было получить «дозволение горного управления».

Железную руду разыскивали щупами. По словам В.Я. Кривоногова: «Щуп – это железный стержень двух сажен длины с наваренным стальным наконечником. По четырём граням щупа прорезаны желобки. Они назывались «голосками». Знаком о присутствии руды был коричневый осадок в них при проходке рудного тела».

«Пока земля ещё не застыла, старатели, окончив работу, бродят по окрестностям своего рудника и «щупаются», т.е. забивают щуп в поисках руды. Самобытные геологи-разведчики изучали на слух, какие звуки раздаются при прохождении той или иной горной породы, и запоминали их. Звуки при прохождении железной руды называли голком, это значило – руда голос подает».

В выбранном месте копали канавы, круглые дудки, квадратные шурфы (на разную глубину от 4 до 30 метров). Там, где удавалось найти руду, искатели ставили заявочные столбы.

Добыча руды лёхкою рукою

Как был устроен рудник? Сохранились записи А.Ф. Брюхановой, бывшей горнорабочей. Она рассказала: «Чтобы до руды дойти, вскрышу делали. На вскрышных работах лопатой работали. Земли много надо было снять. Брали эту землю и возили конями на отвал. Летом на колымагах возили, а зимой на санях. Тяжелая работа была, медленная, тихо дело шло, а там, где камень попадал, рвали порохом, да ломами отваливали».

Как руду из земли достать? Об этом говорит старинный документ о добыче рудных залежей, который приводит Н.Б. Бакланов:
«…руды открываются под самым дёрном, гнёздами, пластами и жилами…; рудная добыча производится с самого верху разносом безо всякого укрепления, весьма лёхкою рукою, а которые руды идут в глубину, тамо достаюца они посредством укрепляемых лесом шахт и штолен, а паче в зимнее время. Инде же в глубоких работах употребляютца и водоотливные насосы».

Руду поднимали конным воротом, затем свозили её в кучи весом до 2 тыс. пудов. Дальше устраивали пожоги — руду обкладывали брёвнами и три дня обжигали. Ссылка на рудник была реальным наказанием для рабочих в заводе.

Обожжённую руду отправляли на заводы. Зимой – на лошадях. В другое время могли сплавлять в коломенках или на небольших судах — шитиках, межеумках. В заводе руду сортировали на дворах, дробили перед засыпкой в домну. В отдельном сарае хранился известняк. Сыпал руду в колошник ответственный «засыпщик».

Приёмка руды и обмер производились до середины 1890-х годов в «ящиках». П.П. Ермаков пишет об этом: «Ящик устраивался из четырех досок, сколоченных квадратом, сажень на сажень, 6 вершков высоты. Для удобства он делался в половинном размере, чтобы легче было вытряхивать руду. Этот способ обмера был с тех времён, когда составлялся дневной урок для крепостных рабочих, обязанных за день добыть до 25 пудов на человека, т.е. вчетвером один ящик».

Условно считалось, что в ящике — 100 пудов. Но дьявол, как всегда, был в деталях. Ермаков замечает: «Ящик вмещал в себя больше. В кубической сажени было 6 ящиков. По расчетам шуваловской администрации, кубическая сажень железной руды весила 600 пудов. На самом деле она весила от 800 до 1000 пудов и даже больше».

У каждого на руднике была норма выработки руды (породы). В 1851 году, например, кайловщик должен добыть 216 куб. четвертей мягкой породы (твёрдой – 144). Катальщик на тачке (каждая в три пуда) должен на расстояние до двадцати саженей протащить десять тачек.
Катальщик на тележке по рельсам должен прокатить 300 тачек (900 пудов).
Воротовые должны на четырёх человек поднять 280 пудов, или каждому 70 бадей на высоту до пяти саженей. И т.д.

Тяжелый был труд. Но он оплачивался. По подсчетам С.Г. Струмилина, в ХVШ веке среднегодовой заработок рабочих на Урале составлял 30 рублей 40 копеек. За один день плата была «свыше 12 коп. серебром при средней цене за пуд: ржаной муки — в 13,5 коп., говядины – около 45 коп. Значит, за эту дневную плату на Урале можно было купить 14,5 кг муки или 4,5 кг говядины». Сколько это по ценам 2018 года? Если считать, что говядина стоила 400 руб. за кг, тот заработок соответствует нынешним уральским 36 тыс. руб. в месяц.

История Ермаковского рудника

Если Вы думаете, что заводчиками на Урале были только мужчины, то ошибётесь. Дамы тоже управляли горными заводами. В конце XVIII века владелицей Лысьвенского горного округа была княгиня Шаховская. Варвара Александровна — дочь барона Александра Григорьевича Строганова. В 1763 году её выдали замуж за князя Бориса Григорьевича Шаховского.

Вогулы деревни Копчик в 1780-х годах разведали у камня Ермак два месторождения железной руды, причём по обе стороны от Чусовой. На левом её берегу была залежь Мокрого рудника, а на берегах речи Ермаковки – Ермаковского. Здесь была лесная дача казённого Серебрянского завода. Вогуличи объявили о Ермаковских рудниках княгине Шаховской.

В 1818 году граф Григорий Строганов заинтересовался лесами Гороблагодатской дачи в бассейне Чусовой. В пермских архивах есть дело № 1435 «О Ермаковском железном руднике… в дачах Серебрянского казенного завода, присвояемом Бисерскому заводу кн. Шаховской и к заводу Кыновскому барона Строганова». По нему в 1819 году запрошены свидетельские показания «крещёных вогул деревни Копчик». Тяжба о делении рудников у камня Ермак длилась целых десять лет!

Руда возилась, с одной стороны, на Кусье-Александровский и Бисерский заводы, с другой стороны – на Кыновской завод. Рудники использовались около пятнадцати лет и были возвращены в казну. Бурый железняк на Ермаковке содержал невысокий процент железа – около 37%. По сравнению с рудой из горы Благодать, руда из этих мест была бедной. Она добавлялась при выплавке железа в качестве флюсов.

Н.К. Чупин отмечал, что Ермаковский рудник «считается весьма благонадёжным, но не разрабатывается по отдаленности от чугунноплавильных заводов Гороблагодатскаго округа». (Географический и статистический словарь Пермской губернии, 1873 г.)

Да уж, от рудника до Кыновского завода расстояние составляет около тридцати вёрст. Получается, рудник действовал около века! Александр Шатрабаев в романе «О чём шептались берега» предположил, как он выглядел: «в центральной части … находились господский дом, контора, корпуса для служащих. Подле амбаров, за конюшнями, в трехстах саженях от шахты, огороженной широким и высоким деревянным корпусом, находилась рабочая казарма».

В 1910 году Н.П. Барбот де Марни в книге «Урал и его богатства» писал, что залежь Ермаковского рудника была разведана и запасы руды составляют около 50 млн. пудов. Но они так и не пригодились.
Затерянный мир на берегу Ермаковки ждёт своего часа.

Мы шли рудничной дорогой к бойцу Ермаку. Нам пришлось так же лезть в воду и брести по дну, разве что без «ящиков». Наклонная и предательски скользкая лещадь то и дело подкашивала ноги. И как тут ездили? С огромным облегчением мы выбрались на берег, миновав заслоны Антонова камня. До легендарного бойца оставались считанные шаги.

Предыдущие рассказы из серии «Затерянные миры»:

1. Тень вогульского пня. Дорога в Копчик

2. Первозданный Копчик. Чусовские вогулы

3. Грань красоты. Деревня по имени Копчик

4. Коноваловский плёс. Река Чувашка

5. От блеска к забвению. Дом Яблонского

6. Поворотный круг

7. Веер для пароходов. Депо в Коноваловке

8. Вечер в Коноваловке. Полубородый капитан

9. Мост у Сылвицы. Фермы Журавского

10. Усть-Сылвицкий лесопильный завод

11. Сылва-Сылвица. Камень у поворота