Будни уральского плена

Август начался с дождей. Капли воды сбивали лепестки луговой герани. Они висели на листьях таволги, которая густым морем обступала на лугу опоры моста Журавского. Наш поход к лесопильному заводу на Чусовой подходил к концу. Река текла мимо кирпичной башни и стен мастерских.

Река Времени унесла в вечность деревню Коноваловку. Напоследок мы решили посмотреть полотно узкоколейной дороги, которая связывала Кушву и завод в устье Сылвицы. От причала Две Сосны дорога увела нас к перепутью коноваловских дорог. Был бы я молодой, выбрал бы дорожку к речке.

Я пошёл в сторону деревенского кладбища. Там остаётся история живших ранее людей, и с возрастом начинаешь отчётливо это понимать. По дороге мы поднялись к бывшей станции Коновалово. Она была конечной, и линии улиц начинались отсюда.

В 1915 году в Коноваловке бурлила стройка. «Словно эхо далекой войны, гремят в горах пороховые взрывы, пробивая железную дорогу к будущему заводу. И народу на этой стройке, что муравьев…», — пишет А. Шатрабаев. В это время шла Первая мировая война, и на заводе появились пленные.

Пленники Чусовой

Александр Шатрабаев в романе «О чём шептались берега» описал пешую колонну пленных глазами Мартела Зворыгина:

— Пленных ведут… — донеслось-таки, достучалось до зворыгинского уха.
…На окраину деревни, устремляя взоры на Чусовской берег, уже сбежались и стар и млад. Побросали грудных детей няньки да матери и жадно глядят на речной поворот, на каменную дорогу, по которой идут «абстрияки».

Скоро из-за поворота реки появилась серая масса австрийцев. Грохоча солдатскими обувками по береговым каменьям, она медленно двигается к деревне.
Солдатки и вдовые бабы смотрят сурово, в любой момент готовые забросать этих непрошеных гостей всем, что подвернётся. Девки и молодухи проявляют большое любопытство.

Усталые и загорелые, и ещё более почерневшие от дорожной пыли пленные солдаты идут аж от самой Кушвы в сопровождении конных стражников. Вели их поначалу трактом от Ослянской пристани, а затем берегом, с одной стороны — вода, с другой — скалы…
Прошли пленные в сторону коноваловского строительства, а на Зворыгина словно бы холодком смертельным дыхнуло.

Шатрабаев сообщает: «По рассказам бабушки и других односельчан, «абстрияки» свободно ходили по рабочему поселку, стуча в окна и калитки, предлагали поменять присылаемые им с родины вещи и некоторые продукты на местную картошку и молоко».
Военнопленные в Коноваловке работали в мастерских и на строительстве домов, но в основном занимались заготовкой дров в куренях для печей углежжения.

Александр Шатрабаев говорит: «Когда после переезда нашей семьи в деревню Копчик стали разбирать наш самый видный в Коноваловке дом с высокой и полукруглой железной крышей, то на внутренней, подпольной стороне половиц можно было прочесть вырезанные австрийские адреса».

Шатрабаев говорит о пленных: «Жили они в лагере, надо думать, не под дулами пулеметов… В лагере «Степановка» в большинстве были австрийские военнопленные». Степановка – это станция узкоколейки вблизи Кушвы. Очевидно, существовало несколько поселений пленных вдоль Кушво-Сылвицкой железной дороги.
Один краевед назвал эти места «концлагерем». Пленники «свободно ходили по рабочему поселку», — разве это концлагерь?

Какого они были племени? Против нас воевала Германия и её союзники, потому к австрийцам и венграм, очутившимся на Чусовой, наверняка можно добавить немцев, поляков и румын. В плен сдавались по-разному. «Австрийские полки, укомплектованные чехами, русинами и словаками, под музыку и с развернутыми знаменами сами переходили на русскую сторону», — пишет историк И. Ладыгин.

Император Николай II обещал народам Чехии и Словакии поддержку в формировании независимых государств, защиту от гнёта Австро-Венгрии. В Русскую армию чехи и словаки массово записывались как добровольцы. Их вооружили и скомплектовали в отдельный Чехо-Словацкий Корпус. Но чехи и словаки были и среди пленных на Урале.

Коноваловские бараки

Улица пересекла полотно железной дороги, и мы остановились. На когда-то людном месте шумел столетний лес. Полоска неба голубела над следом капской колеи, по которой когда-то мчались американские локомотивы. На пригорке у бывшей станции Коновалово от домов служащих остались ровные площадки. А где жили пленные?

Мы нашли первый барак. От него осталась продолговатая яма, заваленная буреломом. Военнопленные работали на отсыпке путей и в куренях — на заготовке дров для печей углежжения. Может, их селили не в одном лагере, а размещали у завода и железной дороги?

Большинство бараков, думаю, строили вдоль узкоколейки, и недалеко от речки Сылвицы. Сылвица – источник питьевой воды. Кроме того, в ней можно умыться, ополоснуться после тяжёлого дня, если нет бани или душа.

Мы пошли по дороге к истокам речки Чувашки и одноимённой станции, срезая петлю узкоколейки. По пути я размышлял о кладбище. Умерших австрийцев не стали бы хоронить на кладбище в Копчике. Ясно, что им выделили отдельное место, ближе к Коноваловке и к баракам. Оно должно быть на горе, иначе вешние воды размоют могилы.

Мы поднимались в гору, разглядывая следы медвежьих лап на больших муравейниках. Дождевая вода плескалась в вогнутых шляпках перезревших сыроежек, как в чашах. Стоп-сигналом горел волчеягодник. Кладбище пленных нашлось само. Животные такие места чувствуют издалека. А человек?

В какой-то момент лес показался тихим. Птицы умолкли. По сердцу пробежал холодок от ощущения, что где-то рядом спят люди. Вместо солнечного бора я увидел мертвенные стволы деревьев. Ни секунду не сомневаясь, я свернул с дороги и вскоре очутился на одной опушке.

На ней открылись ровные ряды аккуратных могильных холмиков. Некоторые проросли деревьями. Будь там кресты с табличками, было бы типичное захоронение военных. Но кресты давно сгнили, вместо них могилы устилал толстый слой мха. Кладбище, как таковое, исчезло.

Возможно, место было выбрано местными. Посреди скорбного леса возвышалась старая лиственница. Она уходила в небо, её ствол раздваивался на уровне крон. У предков коми и манси захоронения располагались у погребальных елей и лиственниц — они поклонялись деревьям. Я обнял листвянку, насколько хватило рук. Мы пришли сюда почтить память усопших.

Неподалёку нашлись останки нескольких бараков. Снова — длинные прямоугольные ямы. Спустившись в одну из них, я почувствовал, что стою не на твёрдой земле, а почти на воздухе. Упавшие лаги превратились в малахитовые моховые дорожки среди молчаливого тлена.

Доклад отставного старшины Куртукова

Н. В. Суржикова в труде «Повседневность уральского плена» изучила доклад отставного старшины А.А. Куртукова от 27 ноября 1916 года. Он называется «О положении пленных в Коноваловском (Усть-Сылвицком) казённом лесоразделочном заводе». На 22 ноября 1916 года на заводе числилось 4 911 пленных, из них вблизи посёлка проживало 2 282 человека.

Остальные жили при куренях у Печей, 11-ой версты, Журавлика и 221 квартала. Небольшая часть находилась на изысканиях и прокладке телефонной линии, на лечении в Серебрянской больнице, в Кушве и «на Кыну». Куртуков определил состав военнопленных: «До 40% являются австрийцы, венгры и мадьяры, до 45% славянской национальности и 15% германцы».

Догадки оправдались – пленных селили в бараках, на расстоянии полторы — три вёрсты друг от друга. В лагере у Коноваловки стояло семь бараков. В Журавлинском курене было четыре барака, на курене в Печах – пять. Бараки ставили в кварталах 153, 167,168 и 221, а также в куренях 11-ой и 14-ой версты. Там же работали хлебопекарни (кроме 221-го квартала).

Куртуков пишет: «При лагере военнопленных оборудовано несколько мастерских — кузнечная, слесарная, жестяночная является нужной для казенных целей. Портняжная же и сапожная обслуживают нужды самих военнопленных, исправляя им держаное платье и обувь».

Отставной казак говорит о лагерном жилье: «Это бревенчатые светлые и высокие бараки постоянного типа». Зимой в них было туго, поскольку «нет завалин, и не везде достаточно печей, нет вторых рам, не затеплены входные двери, не везде закончена засыпка потолков».
Австрийский врач Владислав Гибль указал Куртукову на антисанитарные условия. Бань было мало, умывальников не было, даже «выгребных ям для отбросов в куренях нет». Вместо постирочных – «холодные дощатые балаганы в Коновалово».

Касательно промёрзших бараков: «Оттаивая, они являются крайне сырыми, стены и потолки совсем мокрые и для размещения там людей их необходимо предварительно осушить, что, к сожалению, ввиду неожиданного наплыва людей, не делали (Черный Камень, 8 верста и т.д.), и там начались заболевания людей, по мнению врачей, именно на этой почве».
В тесных бараках появились больные дизентерией. Людей косил тиф и туберкулёз. На кладбище появлялись новые холмики, а на завод везли новые партии пленных.

Медицинская помощь пленным оказывалась по мере возможностей: «На Журавлике имеется небольшая аптечка, врач и два санитара. В Серебрянке имеется одна больничка на 100–120 человек для незаразных больных и один барак для инфекционных, там есть врач и при нем 11 человек служащих и санитаров. В Коноваловке имеется больница на 80 человек и инфекционный барак на шесть человек, есть два врача и двенадцать санитаров».

В куренях медпомощи не было, больных везли в Коноваловку. Скопление тысяч людей ускоряло эпидемии. Оборудование больниц было «крайне примитивное, но все-таки они более или менее выполняют свое назначение…; раньше же кроме больнички на пять человек в Коновалово и временами открываемых больничек в Серебрянке другой помощи больные не имели».

Люди заболевали, половина их сидела по баракам без тёплой одежды и обуви. Вторая половина делала вид, что работала. Куренные жаловались, что «десять пленных за день делают столько, сколько сделают двое русских». В январе командующий Казанским округом распорядился выдавать пленным лапти. Много ли в лаптях по снегу и грязям набегаешь? К осени решили снабжать «абстрияков» сапогами из армейского брака.

К концу 1916-го перестала поступать мука, надвигался голод. Запасы продовольствия таяли. Пленные получали на руки скудный заработок за удержанием расходов. За ними к началу 1917-го числился долг 200 тысяч рублей. Военнопленные саботировали работы, сбегали с завода.

В августе 1917-го лесовод Г.И. Демидов, помощник управляющего, доложил главному уральскому лесничему: «Лишь с февраля мы, испробовав все возможные меры, заставили их работать до поставленной нормы» (1/8 куренной сажени на человека в день).

«Теперь все пленные находятся на своем содержании, получают 15 руб. за куренную сажень и в среднем нарубают 3/16 кур. сажени; долги за военнопленными погашены были весной и летом». До революции в Коноваловке оставалось две с половиной тысячи человек из числа пленных.

После гражданской войны

В октябре 1917-го большевики совершили вооружённый переворот, захватив власть. Затем началась гражданская война. В неё включились десятки тысяч военнопленных, оказавшихся в сердце России. Австрийцы и мадьяры примкнули к большевикам, став «венгерскими коммунарами». Ряды Красной армии пополнили наёмные китайцы и латышские стрелки, «интернационалисты».

В конце 1917 года командир кунгурского партизанского отряда Игнатий Волегов говорил: «Теперь нет в России хозяина. Сейчас хозяев стало много, и хозяева-то стали все не русские, а разный сброд из военнопленных. Разве эти люди будут жалеть русского мужика? Пришла пора брать в руки дубину и защищаться от непрошеных гостей».

В мае 1918-го по приказу Льва Троцкого солдат и офицеров Чехо-Словацкого корпуса хотели выдать в Австро-Венгрию, на верную гибель. Чехи и словаки подняли восстание и примкнули к Белому движению, чтобы выбраться из России.
Они снова воевали с теми же австрийцами и венграми, как и на фронтах Первой мировой. Немцы и мадьяры снова воевали с теми же русскими и «белочехами», внезапно став «коммунарами».

В гражданскую войну многие заводы Урала остановились. Коноваловский завод прекратил существование. Зато бараки никуда не исчезли. Они пригодились!
В 1930-х крестьяне и казаки стали пленниками уральских лагерей. Людей гнали семьями в самые стылые и пропащие места.

Павел Гилёв в «Истории моего края» говорит, как несколько больших крепких семей сплавили на плотах из Сулёма до города Чусового, и дальше отправили поездом до Нижней Туры в лагеря. Щупальцы Гулага давали «трудовое сырьё».

В «немытой», царской России к концу XIX века и до самой революции стремились к высокому уровню культуры и механизации человеческого труда. В Усть-Сылвицком заводе лес должны были валить с помощью электромеханизмов с пилами! Паровые лебёдки подтягивали бы к заводу обработанные стволы…

С появлением «трудовых армий» из насильно согнанных людей надобность в этом у большевиков отпала. К чему паровые машины по валке леса? Раздать доходягам пилы и топоры, нехай вручную лес валят! Пусть надорвутся «контры», да окунутся в ледяную воду на лесосплаве, прочувствуют революционный подход.
Россия вернулась на два века назад, когда мобилизованные по трудовой повинности крестьяне возводили Санкт-Питербурх, оставляя свои кости в болотах у дельты Невы.

Чусовая, как и весь Урал, обросла спецпосёлками. В Кыну на Плакун-горе «спецпереселенцы в сугробах наскоро складывали себе холодные избы без печей, в которых селилось по 25 человек», — пишет Алексей Иванов.

Летом 1930-го в Сулём привезли восемьдесят семей кубанских казаков. Их отправили жить в лес! По данным П.И. Гилёва, через пять лет в живых из кубанцев осталась лишь половина.

В августе 1931-го комиссия УралОбкома изучила массовую гибель спецпереселенцев. Начальник Комендантского отдела Уралобласти Баранов Н.Д. сообщил:

— Значительная часть спецпереселенцев вывезена на Север Урала из местностей с более мягким климатом, и вообще не имела приспособленной для нового района жительства одежды;

— Особенно тяжело положение новорожденных и грудных детей, которые укрываются в ремки, почти не подвергающиеся мытью за отсутствием мыла, и находятся в весьма низкой температуре сырых изб:

— На комбинате «К» в г. Перми за два месяца август — сентябрь умерло около 30% всех детей, в Н.- Лялинском районе за год родилось 87, а умерло 347… и вся эта смертность в подавляющем большинстве за счет детей.

Большевики на местах агитировали: «Мы кубанцев уничтожим, живым никто не вернётся». Отличился Надеждинский район:

— В арестантских помещениях, в домах переселенцев, на улице, в лесу на работах и даже во время отдыха переселенцев последние избивались, женщины и девицы подвергались также избиениям, принуждались и использовались в половом отношении, у переселенцев бесконтрольно отбирались вещи, деньги и продукты.

— Поселковый комендант Деев дал установку десятникам — бросать в воду работающих на сплаве переселенцев… Заранее изготовлялись гробы, стоящие на виду у спецпереселенцев, и были случаи, что в гробы клали для погребения живых переселенцев. Такой случай имел место в апреле м-це с. г. на Самском лесоучастке, когда в гроб была положена обессиленная от истощения спецпереселенка. Был случай, когда был брошен в костер переселенец.

20 июля 1931 г. зам.начальника Главного управления лагерей ОГПУ Берман докладывает:
— В Таборинском леспромхозе имеются массовые случаи, когда хлеб не выдавался 3-4 дня, не говоря о других продуктах питания…
— Комиссии пришлось столкнуться с фактами, когда дети, распухшие, недвижимые умирали с голода. На почве голода имеют место самоубийства. Вся трава, находящаяся возле бараков, поедалась вместе с древесной корой…

Вот где был концлагерь! Детям «изменников Родины» назначались нормы по валке леса в разы больше, чем для взрослых. Хлеб на 90% состоял из древесных опилок и коры. Пайки получали только работающие! Если в семье пятеро детей и работает только отец, вся семья получит всего один паек…

***
Российская империя была гуманна к пленным мадьярам и австрийцам настолько, насколько хватало средств. По сравнению с тридцатыми годами ХХ-го века им несказанно повезло.

С тяжёлым чувством мы возвращались обратно. Капли дождя расходились кругами в потемневшей Чусовой. Вечером солнце заливало луга. Полыхала зорька, отражаясь в Реке Времени — наш последний вечер в Коноваловке. А завтра было последнее утро.

Литература:
1. Суржикова Н.В. Повседневность уральского плена: взгляд изнутри, Вестник ЧелГУ, 2009.
2. Плотников И.Е. «Ссылка крестьян на Урал в 1930-е годы». https://pmem.ru/60.html
3. Гилёв П.И. «История моего края», https://proza.ru/2013/05/31/421
4. Иванов А.В. «Message: Чусовая», 2007

Предыдущие рассказы из серии «Затерянные миры»:

1. Тень вогульского пня. Дорога в Копчик

2. Первозданный Копчик. Чусовские вогулы

3. Грань красоты. Деревня по имени Копчик

4. Коноваловский плёс. Река Чувашка

5. От блеска к забвению. Дом Яблонского

6. Поворотный круг

7. Веер для пароходов. Депо в Коноваловке

8. Вечер в Коноваловке. Полубородый капитан

9. Мост у Сылвицы. Фермы Журавского

10. Усть-Сылвицкий лесопильный завод

11. Сылва-Сылвица. Камень у поворота

12. Антонов камень. Дорога на рудник

13. Ермак на Чусовой. Ватаманов берлог

14. К познанию Урала. Вторая жизнь

15. Сылвица. Медвежий путь

16. Полмиллиарда лет назад. Хроники чарнии

17. Дом в Коноваловке

18. Капская колея. Назад к Сылвице