От блеска к забвению. Дом Яблонского

В июле 2018 года наш маленький отряд отправился от Кын-Завода вниз по реке Чусовой на поиски «Затерянных миров». На второй день экспедиции мы добрались до бывших ослянских деревень — Копчика и Коноваловки. Гладь Коноваловского плёса устремлялась стрелой к Сылвицкому камню. И было двойственное ощущение – была здесь деревня, или не была?

С одной стороны, место для крестьянского житья малопригодное – узкое. Полоска луга от берега Чусовой упирается в дремучее божелесье, восходящее на склон горы. Дальше луговина купается в низинах и болотинах, подходящих к устью речки Сылвицы. Не посеешь и не попашешь, разве что коней на выпас пускать сюда. Может быть, назвали это место от того, что жил тут когда-то коновал, либо кони ломали ноги в местных трущобах?

С другой стороны, если пройти вглубь векового сосново-лиственничного бора, одна за другой обнаруживаются коноваловские дороги-линии. Словно строился здесь маленький Петербург с «прошпектами». На Чусовой? И чтоб стояли храмы-корабли и театры…

Почему нет? «Маленький Петербург» был к тому времени в Кын-Заводе, выше по течению.
Великолепный храм-корабль в честь Святой Троицы был построен там к 1864-1865 году при графе Сергее Строганове. И театр? Нет ничего невозможного. В 1869 году С.Г. Строганов строит в Кыну деревянное здание заводской Чертёжной, в котором выделяет целый зал для театра. Отапливаемый печами, он был более чем на сто мест да ещё с балконом!

Вернёмся в Коноваловку. Какой была её судьба?
Вдоль «линий» видны курганы и ямы подполов от некогда стоявших домов. Слои мха и дёрна скрывают остатки кирпичных стен. Потом снова лес, и снова – линия! И так до насыпи железной Кушво-Сылвицкой дороги, идущей по бору широкой полосой.

Железнодорожный порядок до сих пор царит в сумрачных лесах, подступающих к весёлым, солнечным лугам Коноваловки. Может быть, название селения не просто совпало с фамилией Д.П. Коновалова, заместителя министра промышленности и торговли России во времена Первой мировой войны. Может быть, и не было тут никакой деревни до того, пока не началась всероссийская стройка?

Грандиозный проект включал пильную фабрику с печами для углежжения, чтобы снабжать топливом заводы в Кушве и Баранче. Железная дорога от Кушвы до устья Сылвицы с девятью станциями, где по мостам и магистралям должны были лететь грузовые и пассажирские вагоны вслед за дымящими паровозами– слыханное ли дело?

А огромный пятипролётный мост над Рекою Теснин? Нынешние потуги подновить Гороблагодатский тракт до Кунгура, с мостами через Чусовую и Серебрянку, кажутся легкими задачками по сравнению с размахом недалёких от нас времён.

Не случись революции, заработала бы гигантская фабрика среди вековых лиственниц. Коноваловка стала бы настоящей промышленной звездой среди чусовских селений. Когда в мае 1915 года Д.П. Коновалов лично прибыл на стройку, эта звезда начала восход…

Воксал на Чувашке

Управлять заводом в Коноваловке назначили Осипа Самойловича Яблонского, работавшего ранее горным инженером в Кыну. О нём известно лишь то, что поведал уроженец Копчика Александр Шатрабаев в романе «О чём шептались берега».

Он описал Яблонского, как ушлого пройдоху и карьериста. В результате одной женитьбы (на дочери управляющего Ф.Я. Бушуева) он получил должность горного смотрителя в Кын-Заводе, а в результате развода и другой женитьбы (на племяннице петербургского чиновника Н.А. Зайцовского) — получил должность управляющего Усть-Сылвицким лесопильным заводом.

«Пятидесятичетырехлетний польский еврей Осип Самойлович Яблонский сразу же, с началом строительства производственных помещений и рабочего посёлка, приступил к возведению личного особняка — огромного двухэтажного дома, с глубоким подпольем и множеством хозяйских построек», — пишет Шатрабаев.
«Через четыре года здесь будет город-сад!»

Осип Яблонский, полагаю, по кыновской памяти, решил в Коноваловке тоже устроить «маленький Петербург». В отличие от строгановского села у Плакун-горы, вдоль Коноваловского плёса можно было мостить настоящие проспекты. На железной дороге строились станции и впечатляющей архитектуры паровозное депо. Это хорошо, но не с паровозами же кутить?

Дело оставалось за дворцами и увеселительными фоксалами. В первоначальном смысле слова «воксал», Яблонскому не хватало дивного сада для гуляний и залы для собрания танцующих и играющих в карты. Чтобы понять, о чём скучал Яблонский, полезно почитать Н.М. Карамзина — о поездке в Воксхолльский увеселительный сад в июле 1790 года:

«Мы сели в лодку, поплыли, в десять часов вечера вышли на берег и очутились в каком-то волшебном месте! Вообразите бесконечные аллеи, целые леса, ярко освещённые огнями; галлереи, колоннады, павильйоны, альковы, украшенные живописью и бюстами великих людей. Ослеплённые глаза мои ищут мрака; я вхожу в узкую крытую аллею, и мне говорят: Вот гульбище Друидов!

… Зазвонили в колокольчик, и все бросились к одному месту; я побежал вместе с другими, не зная, куда и зачем. Вдруг поднялся занавес, и мы увидели написанное огненными словами: Take care of your pockets! — Берегите карманы! (потому что Лондонские воры, которых довольно бывает и в Воксале, пользуются этою минутою).

Лондонский Воксал соединяет все состояния: тут бывают и знатные люди и лакеи, и лучшие Дамы и публичные женщины. Часу в двенадцатом начались ужины в павильйонах, и в лесочке заиграли на рогах. Я отроду не видывал такого множества людей, сидящих за столами, — что имеет вид какого-то великолепного праздника.

Мы сами выбрали себе павильйон, велели подать цыплёнка, анчоусов, сыру, масла, бутылку Кларету и заплатили рублей шесть. Воксал в двух милях от Лондона и летом бывает отворён всякий вечер; за вход платится копеек сорок. Я на рассвете возвратился домой, будучи весьма доволен целым днём».

Как оказалось, не только мне приглянулось местечко на Чусовой близ устья Чувашки с видом на шикарный плёс. Александр Шатрабаев приводит воспоминания своей бабушки Клавдии Андреевны и бывшей односельчанки Марьи Гавриловны Сушниковой, которая более года проработала у Яблонского гувернанткой. Они рассказали о саду у дома Яблонского:

«Вокруг этого дома, у речки Чувашка, был разбит сад, в котором, среди песочных дорожек с беседками, клумбами и яблоневыми деревцами расхаживали диковинные для уральских мест павлины.
До поздней осени праздничными вечерами в саду играли музыканты, а на тенистой террасе с видом на Чусовской плес хозяева принимали гостей. И все это благополучие, несмотря на безрадостные сводки с фронтов, казалось незыблемым и многообещающим».

Ох ты! Яблоневый сад с павлинами! Музыканты и терраса с видом на чусовской плёс! Я уже чувствовал себя белым человеком – до дома Яблонского оставались сотни метров…

Дом Яблонского

Звезда Коноваловки оказалась с позолотой. Стройка буксовала. Яблонский перевалил текущие дела по строительству завода на инженера Д.С. Вяткина. Помощник Осипа Самойловича, наоборот, в инженерном деле понимал больше, чем в светских аферах.

Коноваловскому заводу не суждено было заработать в полную силу и он, как «Титаник», ушёл в историю, растворился в глубинах чусовского леса.
Мы бродили по каютам и залам этого «Титаника», разглядывая камни фундаментов дома Яблонского и провалившиеся подвалы.

Дом был с большим подземельем. Сейчас оно затоплено мутной водой, в которой плавают бутылки из-под водки, брошенные местными «искателями». Фундаменты давали представление о размахе двухэтажного дворца.

Вечером у нашей стоянки появился на лодке пожилой рыбак Александр, уроженец деревни Чизмы. Он рассказал нам, что ещё в детстве бывал в Коноваловке. Малышом его когда-то заманил в лодку дед с помощью кулька конфет и отвёз сюда, к бабке — внука показать.

«Видишь, я до сих пор из лодки не вылезаю», — сказал он мне. Александру его дед рассказывал, что дом Яблонского был «о пятидесяти углах», сложной архитектуры. И что дом этот разобрали и сплавили до Чусового – а вот обратно собрать никто не смог! Интересно, как выглядел этот замок-призрак?

Обратимся снова за помощью к Шатрабаеву:
«Не потому ли душа у Вяткина отдыхала, когда за рояль садилась Зинаида Яблонская, и эта ярко освещенная гостиная с голубыми обоями и лакированным полом, с люстрой посреди потолка и ажурными зеркалами между большими окнами, выходящими на белесую гладь замерзшего Чусовского плеса, отогревали от будничных передряг неожиданно устроенной в «медвежьем углу» стройки».

«Иные чувства испытывал инженер Вяткин, когда бывал у Яблонского в домашнем кабинете, который одновременно был приёмной для местных чиновников. Здесь посреди комнаты находился широкий и длинный коричневый стол, а на нём, словно царская корона над цветными головными уборами, возвышался большой самовар, возле которого теснились чайные приборы и ваза с фруктами; на окнах висели полуоткрытые темно-малиновые портьеры. От такой же сумрачной мебели, дивана и кресел комната казалась маленькой и стесняющей не только движения, но и мысли постороннего человека».

«Кроме гувернантки, скромной, но расторопной девушки с аккуратно уложенной на затылке с помощью невидимых шпилек тяжелой светлой косой, в доме служили муж с женой — повара, дворник с пожилой матушкой и садовник, в ведении которого была вся дворовая живность, в том числе требующая особого внимания свора борзых».

За руинами дома Яблонского я нашёл, что искал. Остался кое-где след от дороги, ведущей в сторону Коноваловского депо. Ну не пешком же Осип Самойлыч изволили в депо являться!

А перед домом действительно, светло так, и священная Чуоси видна, как на ладони. Словно ты у окон, «выходящих на белёсую гладь Чусовского плеса».
Солнышко садится в небесах голубыми обоями, а ты выходишь на пригорок к бережку – и слышится музыка с террасы. Прекрасная дама в строгом платье играет на рояле вальсы Штрауса…

Не осталось ни дорожек, ни яблоневых садов, ни павлинов. Только старая скамеечка со столиком виднеется в траве – посидеть, подумать о судьбах людей.

Я смотрел на пышный ковёр лугового разнотравья, застилавший коноваловские улочки-линии. Чусовая мерцала вдали, скрытая огромными мохнатыми лапами разросшихся пихт.
Не верилось, что путейцы и служащие, сумевшие покорить тайгу, истинные строители нового, вдруг оказались здесь в мясорубке.

Коноваловка среди красных и белых

После революции Яблонский и Вяткин оказались по разную сторону баррикад.
В рассказе «Кровавый калейдоскоп Гражданской войны» учащаяся Дергачёва Анастасия и учитель С.А. Гринкевич передали картину со стороны тех, кто «вёл человечество к щастию»:

«Шлепнули пару — тройку мужиков, у кого не хватило ума радость скрыть при приходе колчаковцев, да под горячую руку расстреляли всех служащих Коноваловского завода, железнодорожной ветки, моста: а форму носят с погонами, значит «контра», золотопогонники! Классовое чутьё не проведёшь!»

Вот так, цена жизни человека была не выше прихлопнутой мухи. «Шлёпнули пару-тройку мужиков», — так о земляках, а? Рабочие с завода, понятно, разбежались.

Летом 1918 года в Коноваловке появился красный 1-й Сибирский стрелковый полк. Известный по фамилии командира, Шароновский полк двинулся вверх по Чусовой и занялся красным террором. Каратели «прославились» в Сулёме и Усть-Утке. Красным нужно было успеть в сжатые сроки зайти вверх по Чусовой в тыл белым и отрезать участок железной дороги Чусовой – Екатеринбург. В боях с Чехо-Словацким корпусом Шароновский полк из Коноваловки был уничтожен.

С августа 1918 года на Пермь наступали колчаковцы. С переменным успехом бои за станцию и село Кын продолжались до начала декабря 1918 года. Всего станция Кын переходила от красных к белым и обратно семь раз! И снова был террор – и белый тоже.

Дошла Белая Армия и до Коноваловки. По Шатрабаеву, когда Коноваловку потом взяли красные, среди них был комбат Вяткин. Бывший управляющий и инженер в последний раз увиделись в Кыну. Шатрабаев описал их «приветливую» встречу «при освобождении Кыновского завода, где случилось отыскать прячущегося под личиною нищего крестьянина господина Осипа Самойловича».

«Ведь это он, один из немногих взятых в заложники, добросовестно рассказывал карателям, кто из его бывших подчиненных склонял голову в сторону советской власти. Тогда, в декабре 1918 года, даже стоящие с ним рядом кыновские купцы Устелемов и Ромашов, стали брезгливо плеваться в его сторону…»

«Во время казни, под кыновскою виселицей, быть может, вспомнив о своей опозоренной коноваловским управляющим невесте, Пашка Зворыгин безжалостно выбил из-под ног Яблонского табурет». Вместе с Осипом Яблонским красные повесили купцов Устелемова и Ромашова.

Забвение

Звезда Коноваловского завода закатилась, не успев толком вспыхнуть. Она была не ко времени. Революция и гражданская война была трагедией всей России, когда брат шёл на брата, а сын – на отца. Это был надлом. И такое не должно повториться. Надо беречь память — и о красных, и о белых. Ведь каждый тогда понимал по-своему, что такое Родина, и защищал её.

Не нужно приукрашивать историю, не нужно исправлять её в школьных учебниках – ни за белых, ни за красных. Просто надо помнить то, что случилось. «Народ, не знающий своего прошлого, не имеет будущего», — сказал Михайло Ломоносов.

Руины остались от всероссийской стройки близ устья Сылвицы. Исчез дом Яблонского, оставив эхо вальса над камнями в лесу. Камни давно обвиты корнями деревьев, будто змеями. С укором смотрит Царь-Лес на заплёванное озерцо в бывшем саду, забросанное бутылками.
Забвение приводит к разрухе, в том числе, в головах.

Предыдущие рассказы из серии «Затерянные миры»:

1. Тень вогульского пня. Дорога в Копчик

2. Первозданный Копчик. Чусовские вогулы

3. Грань красоты. Деревня по имени Копчик

4. Коноваловский плёс. Река Чувашка