Первозданный Копчик. Чусовские вогулы

Что ощущаешь, когда уносишь ноги от медведицы через Дунину гору, когда проходишь мимо старинного кладбища, и вдруг лес распахивается полем, широким привольем? Радость, будто заново родился, и восторг, словно ты на краю волшебной, неведомой земли.

Полтора века назад учёный из Казани Николай Сорокин так же «был очень рад, когда мы выбрались из чащи и под горой, в овраге, заметили несколько изб д. Копчика«.

Горный луг был окаймлён Дуниной горой. Он подходил высоко к Реке Теснин. Священная Чуоси отошла на второй план, спрятавшись внизу. Оба берега сливались огромными полями, огороженными вдалеке еловым тыном. Раздолье для луней и кобчиков. Был бы соколом – взлетел!

Эх, можно и на лосе перелететь на другой берег! Наверное, так показывали молодецкую удаль косатые отыры, таёжные воины из дружины мансийского князя-хона.

Длинные волосы, заплетенные в две косы, хранили четвертую из пяти душ мужчины. Для воина важнее было спасти душу и волосы, чем сохранить жизнь. У поверженного противника снимали скальп, иначе его душа возродится. Тех, кто попадал в рабство, брили наголо, оставляя без мужества. Косатые отыры были командирами отрядов ополчения манси, а в мирное время – гонцами и послами князя, сборщиками ясака.

Манси, они же меньдси, моансь – маленький северный народ. В его прафинно-угорском самоназвании mańćɜ звучат слова «человек» и «мужчина». Русские вслед за коми-пермяками стали звать их вогулами (на языке коми – «дикий», «чужой»).

Были времена, когда были они не «чужие» друг другу. По легенде, племена объединились в одно войско в битве при Чулмандоре (устье Чусовой на Каме). Ополчение из коми-пермяков и остяков (хантов) вместе с вогульскими отырами остановило татаро-монгольские орды! Та битва осталась в сказаниях коми:

«И разозлился Ош, приказал народу точить топоры и ножи, взять покрепче сабли и намазать острые стрелы сильным ядом и повел народ против врага да на чудского же пама, с реки КэспамаЮксю… Не сберег ни Ойпель, ни большой бог. Не сберег, не остановил ни Кудым-Оша, ни старого Юксю. Встретились возле реки Кэс, как нож и камень: один не может резать, а другой не режется.

Ни дня, ни ночи не знают, все дерутся, земля под ногами дрожит, тайга кряхтит, а кровь ручьём бежит в реку Кэс, красит чистую воду в красный цвет. Три ночи, три дня дрались, все с ног свалились: кто от топора-ножа, кто от острого меча и острого копья, а кто от усталости«.

На рисунке Антона Шкурко изображён косатый отыр на боевом лосе. Боевые лоси – не миф, они наводили ужас на противника. Опыт манси был использован для вооружения Красной Армии. К 1939 году в Волосовском специальном питомнике № 3 было подготовлено и обучено более 1500 боевых лосей.

Деревня обруселых вогул

Много воды утекло в Реке Теснин с той битвы при Чулмандоре. Наши железные лоси плыли в высокой траве. Мы оглядывали цветущую покатую землю, выпирающую из-под Дуниной горы.

Манси в XIII – XVI веках владели священной Чуоси. На картах Семёна Ульяновича Ремезова в «Чертёжной книге Сибири«, которую он завершил в 1701 году, отмечены юрты (селения) чусовских вогул. Карта ориентирована верхом на юг и запад на ней с правой стороны, но разобраться можно.

Ниже деревни Романовой, на месте Усть-Утки располагались юрты Темиковых. Ниже Кына, близ устья реки Бабенки, на месте нынешней деревни Бабенки (Заречной) стояли юрты Шахманаковых. Устье реки Серебряной указано неточно, на самом деле оно выше устья реки Кын. Далее к западу обозначено устье реки Сылвицы, причём в Чертёжной книге Сибири отмечено первичное название реки – Сылва!

Помните, в Кунгурской летописи есть запись о вылазке отрядов Ермака: «…и погребли по Сылве вверх и в замороз дошли до урочища, Ермакова городища ныне словет. Идучи у жителей обирали хлебы и запасы и тут зимовали, и по-за Камени вогулячь воевали и обогатели, а хлебом кормилися от Максима Строганова«.

Согласно моей версии, «ермаковы козаки» шли в зимний поход на вогульские улусы именно по этой Сылве (Сылвице), а не по её более известной тёзке, на которой стоит город Кунгур. И вогульские юрты выше устья Сылвы (Сылвицы) были! Они назывались Копчиковы.

К XVIII веку на Чусовой остались считанные мансийские деревни. Здешнее селение в 1773 году посетил учёный Иоганн Георги и записал название Kopsich-biul, Копчик-пав(ы)л. Копчиковы Юрты он назвал «деревней обруселых вогул». Что за «юрты» увидел немец Иоганн?

Сергей Гринкевич пишет, что «манси в Пермском крае строили бревенчатые прямоугольные «юрты» с земляным полом и плоской крышей, покрытые расколотыми бревнами (плахами) и берестой. К концу сруба пристраивались сени и крыльцо. Для домашних вещей и продуктов ставили амбар на четырех столбах«.

Илья Абрамов запечатлел одинокую избушку манси в ушминском МиронВаськапавле. Чем-то похожа на неё низкая избушка, в которой жил охотник Костя на реке Серебряной. Тогда, в 2015 году нам не удалось застать Костю дома – он уехал в Кын, а мы пошли дальше, на Борихин Ключ. Теперь не у кого спросить, но он мог быть последним потомком чусовских вогул.

В путевых заметках путешественник Георги писал:
«По устройству жилищ своих, по образу жизни, по одежде, они совершенно русские крестьяне, и, будучи весьма склонны к пьянству, празднуют, когда есть деньги, все русские праздники. Хлебопашеством они совсем не занимаются, но держат несколько домашнего скота. Главное их занятие охота; кроме того они зарабатывают несколько денег на соседних заводах лесными работами, чрез что могут покупать себе муку и уплачивать подати».

«Хитрых, лукавых людей между ними, кажется, совсем нет… Они покупают себе жен, и могут иметь их столько, за сколько могут заплатить, или сколько могут прокормить. Но из здешних Вогул никто не имел более одной жены. Калым заранее условливается; по уплате его жених ведет невесту к себе в дом, а она становится его женою: не бывает ни подарков, даже платьем, с которой либо стороны, ни свадебных пиршеств…

За красивую, в их вкусе, девушку платят до 15 рублей, деньгами или скотом; но можно приобрести жену даже и за 5 рублей. Женщины занимаются теми же работами, как и у Русских, и прядут и ткут то же. Роженица считается шесть недель после разрешения от бремени нечистою. Новорожденному ребенку должна дать имя какая-либо посторонняя женщина».

Манси – народ невысокого роста, меткие стрелки и охотники. По воспоминаниям Нины Желонко о вогулах Шахманаевых из Бабенок в сороковых годах ХХ века, они «отличались острым умом, роста они были небольшого, смугловатые, с черными прямыми волосами«.
Думаю, среди них бывали красивые, «в их вкусе«, вогулянки-девушки, как на старинном рисунке с портретами лозьвинских манси.

В метрической книге Кшивского завода Кунгурского уезда 1805 года сохранилась запись от 21 августа о бракосочетании Петра Шахманаева из деревни Бабенки и Федоры из деревни Копчик, дочери Ишкинина Фёдора. О Петре коротко – «вогул«. Федора удостоилась отдельного социального статуса – «дочь вогула«. Вспоминая Охонюшку из повести Мамина-Сибиряка, с восхищением скажу о ней — настоящая «отецкая дочь«!

Правобережный Копчик протянулся подгорным лугом от речки Студёновки до большого острова. Левобережный Копчик раскинулся полями от Афонина лога с небольшой скалой до устья реки Мельничной.

Я пытался представить себе, как выглядела деревня 245 лет назад. Как ютились в овраге её низкие бревенчатые избы с берестяными крышами, как дочери вогул пекли хлеб в глинобитных чувалах-нянькурах.

Тогда «взрослые и недряхлые ещё мужчины проводили большую часть зимнего времени в лесах, в охоте за зверьми«. По наблюдению И. Георги, вогулы употребляли «иногда огнестрельное оружие, но чаще луки, которые не отличаются от употребительных в Сибири; но наконечники стрел делаются у них из заостренных камней и оперяются перьями глухаря, тетерева, рябчика«.

Охотничьи участки, как и расстояния между деревнями, были большими. Вогулы из Копчиковых Юрт делили лес с Шахманаковыми из Бабенок. Если по левому берегу ходить, так Бабенки от Копчика в двух шагах всего. Это для людей-сплавщиков будет долгий путь по Чусовой.

Если обернуться лосем, да от устья реки Бабенки подняться в её верховья, а там медведем пролезть между горами Бабенской и Омут-Камнем, серым волком спуститься по Бабенскому логу да быстрым зайцем проскочить по лугам вдоль Чусовой – вот и ты в левобережном Копчике! Оборачиваться нужно уметь каждому индейцу, коли ты «взрослый и недряхлый ещё«.

Восемь вёрст – не крюк. Гора и лог носят названия соседней вогульской деревни Бабенки, видно по ним граница участка охоты шла. В те времена эту деревню называли Garewal biul, она же Babonkina (Г.Ф.Миллер), потому что место для поселения было на гари, росчисти на буреломе, «поломе». Ржаной Полом – старинное село на вятской земле, сохранившее название бурелома. Речка Бабенка звалась у манси Bulumbuss-ja (Балымба-са, Балым-босья) от слова «полом» и коми-пермяцкого мос — «ключ». Кстати, это ключ и к названию речки Билимбайки в районе Первоуральска.

В чусовском диалекте вогул при усваивании пермяцких и русских топонимов происходило озвончение: вместо *р получалось *b (п – б). Речка Потяж у вогул называлась Botisch-ja. Река Ослянка носила имя Bossa-ja, от слова коми пос — «переход, переправа, взвоз». У Нижней Ослянки, действительно, есть места брода, переправы через островок на реке.

На коми-пермяцком «полом» означает испуг, страх. Это страх, когда бежишь через Мултык-Камень или Дунину Гору неизвестно от кого. Испуг, когда ураган ломает сосны на бойцах, как спички. И нет спасения тебе, коли не веришь. Во что верили вогулы?

Вера

Иоганн Георги из бесед с вогулами деревни Копчик выяснил, что «они веруют в единого Бога, которого они называют Тором, и в то, что он правит миром и судьбами людей, делает что хочет, и причиняет, по воле своей, и добро и зло… Смерть считают они Божеским наказанием«.
«О дьяволе, которого они называют кул и русским чортом, они нисколько не заботятся и хотя не отрицают существования его у Русских, но кажется, считают его просто пугалом«.

О молитвенном месте у Вогульского Пня:
«Они говорили единодушно, что не имеют никаких идолов; однако ж, после русские крестьяне уверяли меня, что у них есть спрятанный в лесу, вблизи молитвенного места идол, представляющий маленькую человеческую фигурку, и закутанный в красные лоскутья и что они этого идола выставляют во время жертвоприношений«.

О праздниках:
«Чтобы угодить Богу (Тором) они ежегодно торжествуют два праздника жертвами, молитвами и увеселениями, кроме того они приносят жертвы и в другия времена, во исполнение данных обетов. Главный праздник есть вместе с тем и их новый год. Они называют его Елболела и отправляют его в первый день Пасхи и говорят, что это день сошествия Бога на землю, разумея под этим наступление весны, что относят они, кажется, к солнцу, в направлении к которому обращают свои поклоны и молитвы«.

«Другой праздник бывает во второе новолуние после Пасхи и называется анкобо. Празднуется так же как и первый, но жертв приносится меньше. И тут они опять обращаются при молитвах своих к югу или к поставленным на юге жертвам. В жертву годятся: из зверей — красная дичь, домашний рогатый скот, лошади, козы, овцы; из птиц — только лебеди«.

На удачную охоту устраивался «медвежий праздник«, когда добыли «лесного старика» – медведя. Это было целое представление на несколько дней. «Старика» всячески умащивали и просили прощения за то, что пришлось убить.

Сергей Гринкевич отмечает, что «вогулы часто покупали либо обменивали на какой-нибудь товар лошадей. Они им нужны были, однако, не для работы, а для жертвоприношений, так как культ коня у манси сохранялся еще с того времени, когда их предки покинули древнюю степную родину«.

В экспедиции 1872 года казанцы Сорокин и Малиев отметили, что копчиковские вогулы совершенно обрусели и носили русскую одёжу, забыли свой язык, и стали православными: «о жертвоприношениях, описанных Георги, нет и помину… Идолов и других предметов, напоминающих собою прежния времена язычества, мы не могли найти».

Потомки вогул в глубине души продолжали верить в Елболелу и в наступление весны, когда Бог сходит на землю. Людмила Александровна Дылдина, по записям Елены Вяткиной, помнит, что в Бабенках всегда праздновали Троицу, а в Копчике – Николин день!

По словам Л.А. Дылдиной, в Копчике на Николу Вешнего устраивались соревнования с оглоблями в руках. Праздник назывался Стеговой. «Стеговой — жердями или оглоблями бились до того момента, пока жердина сломается первой. У кого сломатся, тот проиграл».
Из других деревень приходили поглядеть и поболеть за участников.

Предполагаю, что вогулы, осевшие в Кыну и в Бабенках, устраивали такой же праздник Стеговой на Николу Вешнего на поляне близ устья Кынка, напротив длинного камня. Ныне там ежегодно устраивается краевой фестиваль бардовской песни «Парнасские забавы». Сейчас камень называется Стеновой. Возможно, раньше его народное название было Стеговой?

П.И. Мельников в 1874 году писал: «Как почитанье Грома Гремучего при введении христианства перенесли у нас на почитанье Ильи Громовника, а почитанье Волоса, скотьего бога, — на святого Власия, так и чествованье оратая Микулы Селяниныча перевели на христианского святого — Николая Чудотворца.

Оттого-то на Руси всего больше Николе Милостивому и празднуют. Весенний праздник Николаю Чудотворцу, которого нет у греков, заимствован был русскими у латинян, чтоб приурочить его к празднику Матери Сырой Земли, что любит «Микулу и род его«.
Так совпало, что праздник Николы Вешнего был по душе и русским, и вогулам.

Крылья-поля Кобчика

Русское слово «копчик» связано с клювовидной формой кости, которая на древнегреческом называлась κоκκυξ — «кукушка«. Кукушкины имена есть на Чусовой. Птичья версия приведёт нас к кобчику — так зовут мелкого ястреба, сокола-воробьятника.
Возможно, прилёт соколов-кобчиков для жителей Копчика знаменовал начало весны и был праздником? У коми-язьвинцев есть народный весенний праздник «Сарчик«. 22 мая в деревне Антипиной Верх-Язьвинского поселения они отмечают прилёт сарчика – трясогузки.

Александр Шатрабаев говорит о родной деревне, в которой жил вольный, как птица, народ: «Здешние берега с полями чем-то напоминают крылья. Если Чусовую, её русло, принять за туловище, то с крыльями-полями оно похоже на кобчика в полёте«.

Предыдущие рассказы из серии «Затерянные миры»:

1. Тень вогульского пня. Дорога в Копчик