«Я родился в деревне Кленовка, когда-то это было богатое село, в которое по осени съезжались купеческие караваны. На таких холмах наши предки строили красивые крепкие деревни. В каждой деревне была охранная, смотровая вышка, метров 30 высотой, забравшись на которую понимаешь, что земля круглая.
Вся деревня упакована в моем творчестве: ее ландшафты, деревья, все это эмоциональное составляющее моих скульптур. Родина для меня начинается здесь. Отсюда началось мое искусство, моя жизнь. Малая родина в жизни человека должна присутствовать постоянно. Все, что мы видим в пермской деревянной скульптуре, когда-то было частью моего детства.
Знаете эту шутку: «Детство было тяжелое, в детстве я играл деревянными игрушками»? Мое детство было удивительным: я играл пермской деревянной скульптурой. У нас дома было минимум 20 образцов православной деревянной скульптуры в формате одного локтя, это была часть обычного крестьянского быта».
В конце 80-х, начале 90-х г.г. прошлого века в обществе нарастали изменения, художники это чувствовали особенно остро, поэтому появлялись новые формы, новые направления искусства, социалистический реализм умирал. Дипломная работа Алексея Залазаева, студента Санкт-Петербургское высшего художественно-промышленного училища им. В.И. Мухиной, абсолютно не соответствовала канонам социалистического реализма, поэтому защита диплома была под вопросом, скульптора хотели выгнать из института. Спасла ситуацию Валентина Лаврентьевна Рыбалко, ученица Родена, она, рассмотрев его дипломную работу, сказала: «Если эту вещь встретить внезапно в лесу, то возле нее можно стоять долго». Диплом Алексей Залазаев защитил в 1992 г., в 1994 г. вступил в Союз художников России.
«На 3-х курсе я вдруг понял, что авангард — это уже не актуально. Но вслух я это не говорил, конечно, меня бы порвали, как собаку грелку. Русский авангард появился в начале прошлого столетия, и через 100 лет должна была произойти вспышка нового направления в русском искусстве. Я не знал, что это такое, но я очень остро чувствовал. Я начал изучать очень серьезно художественный культурный пласт Урала — пермскую деревянную скульптуру и пермский звериный стиль.
В конце — концов я взял русский авангард начала XX века, пермский звериный стиль, социалистический реализм, добавил Сальвадора Дали, демос Японии, архаику Нигерии и долго это все замешивал, глядя на мир глазами современного человека. И появилось — нечто, архетипное, человекоподобное, но без лиц, аморфное – это, как я определяю, метареализм».
Алексей Залазаев неожиданно уезжает из С-Петербурга в провинциальную Пермь за новыми технологиями и за новым искусством. Для воплощения новых идей, скульптор это ясно понимает, нужен новый материал. Мастер сделал несколько своих скульптур в бронзе и пришел в уныние, мощная архаичная сила бронзы съела все новое, своей многотысячелетней историей бронза убивала необходимую Залазаеву современность. Никакой художественно-литейный комбинат, где льют скульптуры демидовскими методами, не может воплотить его замысел.
«Я искал вечный, суперсовременный материал, который не лежит в земле, а летит в небе. Я понял, что мне нужны супертехнологии и мне нужен аэрокосмический холдинг. Аэрокосмический холдинг «Пермские моторы» является очень закрытым предприятием, на которое человеку с улицы не попасть. Через знакомых я вышел на одного из бывших секретарей обкома партии и на встрече рассказал о моей идее. Он согласился со мной, что наступает новое время, новая волна, новые открытия в искусстве, для которых нужны новые материалы. И уже через неделю меня пустили на завод, потому что я знал как делать и из чего делать новое искусство».
Сегодня перед настоящим художником не стоит задача: сделать красиво и продать дорого. Эта задача ремесленников. Художник адресует сегодняшние изделия будущим поколениям.
«Я решил сочетать в своих работах два материала: самый долговечный и современный и самый архаичный и беззащитный. Самым уникальным и самым беззащитным из всех архаичных материалов является дерево. Благодаря своей беззащитности – его очень легко уничтожить, а если оставить дерево на улице, то оно само умрет через 10 лет, дерево становится очень дорогим с ментальной и музейной точки зрения.
Как противоположность дереву – особый никелевый сплав, изобретенный в 80-х прошлого столетия, не подверженный влиянию никаких сред, у которого нет времени старения вообще. Эти два материала создают самый невероятный контраст. Люди словно попадают в какой-то конденсатор, где их бьет током искусства между этими полями и люди получает ментальный выход в вертикаль».
 |
 |
Скульптор любит и знает Урал, его природу, историю, искусство.
«Я живу здесь на Урале, я очень крут, ничье мне мнение не важно, я само достаточен, мне не нужно ничье одобрение», — вот так чувствуют себя уральцы, им оценка внешнего мира абсолютно не требуется. Мы живем на хребте самых древних гор на Земле и общаемся напрямую с небом.
Мне также комфортно обратиться к небу, как моим друзьям, живущим в Питере, съездить в Хельсинки. Там, где социальная связь очень плотная, люди общаются на уровне социальных связей: они не выходят на уровень метаинформации, они не оценивают свое ментальное местонахождение. Для них важно: «кто что выставил, кто с кем переспал…»
Слишком много чужих мнений, это не позволяет свободный формировать талант художника, собственный взгляд на искусство, вот и появляются бриллиантовые пепельницы. Современное искусство в Париже, Питере, на мой взгляд, — обмылки старых мастеров, обмылки Родена, Татлина, Малевича, Филонова, я новых идей там не заметил».
Скульптор живет в Перми, но нельзя сказать, что у художника и власти сложились отношения. На улицах Перми есть всего две работы скульптура Алексея Залазаева: памятник доктору Гралю, а так же киношной троице — Трусу, Балбесу, Бывалому. Еще одна скульптура в Кунгуре – «Никитка — Крылатко».
«Памятник доктору Гралю знатоки называют самым крутым памятником Европы в XX веке. Мне удалось достичь очень тонкого баланса между сюрреализмом, метареализмомом и классикой. Памятник заказал «Фонд врачей города Перми». Моя эстетика Перми не нужна, власть здесь отстает от искусства лет на 100, и я не хочу возвращаться назад, туда, где сегодня застряла Пермь. Я ориентируюсь на ценность музейных фондов, а не ценность городских ландшафтов. Я могу сделать подарок музею, но я не буду делать подарок городу. Музейщики — это мои братья, которые все сделают, чтобы сохранить мой дар».
У Алексея Залазаева много поклонников, его работы приобретают ценители со всего мира.
«Чем хорошо искусство — оно держит человека в красивом параллельном мире, в мире великолепных нравственных отношений, в мире созидательном».
