Вашему вниманию — несколько оживших рассказов уральских ветеранов, триумфаторов страшных сражений, героев обороны Москвы и Ленинграда, тружеников тыла, детей войны, узников фашистских лагерей. Местами наивные и трогательные, но всё-таки леденящие душу воспоминания самых бесстрашных на свете стариков, чья душа, видимо, от того, что обожжена тяготами войны, до сих пор остаётся молодой. Пять непридуманных историй о том, как выжить вопреки всему и победить. А ещё — о простом умении, которое многим из нас, увы, недоступно: просто ценить каждый день мирной жизни. Уж ветераны-то знают, чего она стоит…
Специальный проект телеканала Malina.am, посвящённый 70-летию Победы в Великой Отечественной войне. По мотивам книги «52 уральца рассказывают о Великой Отечественной». Пока они живы, живы и их воспоминания…
Воспоминания одного из лучших токарей Уралмашзавода, Виктора Андреевича Лебедева:
Когда началась война, 16-летний ученик токаря Витя Лебедев работал на Ижорском заводе. Он пережил первый, самый тяжёлый год блокады Ленинграда у станка и в укреплениях Ижорской линии обороны, которую немцы так и не смогли прорвать. В 1942 году по льду Ладожского озера его вывезли из Ленинграда и отправили в Свердловск на Уралмаш, где юный токарь делал мины и противотанковые орудия.
Вспоминает Виктор Андреевич Лебедев:
«Работать приходилось иногда и сутками, спали у начальника цеха в кабинете, на диванах, кто где. Особенно сильно нас загрузили перед Орловско-Курской дугой.
Там как вышло. Немцы сконструировали новый танк. Один из них наши захватили, и он пришёл сюда, под Свердловск, на артиллеристский полигон. А на Уралмаше конструктор Фёдор Петров создал новую пушку против этих танков. С расстояния 1600 метров по танку в лоб врезали болванкой из этой пушки. Болванка броню лобовую пробила, внутри танка плашмя развернулась и вырвала задний борт. Представляете, какая мощность была? Удачная пушка вышла. И мы гнали её несколько месяцев, не разгибая спины.
На Орловско-Курской дуге эти пушки сыграли свою роль. А Петров получили золотую звёздочку Героя Социалистического труда.
После Победы кто мог — уехал обратно в Ленинград. А мне возвращаться некуда было. Отец погиб под Воронежем. Я его в последний раз в Ленинграде видел, он зашёл ко мне в училище в начале августа 1941-го и сказал: «Ты в семье старшим остаёшься». Как напророчил.
А токарем я 38 лет отработал. Потом меня со станка сняли, так я ещё 25 лет доводчиком трудился. Ушёл уже только в 2003 году. Бог ведь создал человека как работника, а не как лодыря, я так считаю».
Воспоминания орденоносца-десантника Николая Петровича Абалмасова:
Николай Абалмасов был призван в Красную армию в 1943 году из Челябинска. Службу проходил в воздушно-десантных войсках. Совершил 11 прыжков с парашютом, в том числе боевой прыжок в тыл противника в составе 3-й гвардейской воздушно-десантной бригады на правый берег Днепра. Был контужен. Награждён орденами Красной Звезды и Отечественной войны.
Вспоминает Николай Петрович Абалмасов:
«Днепр мы перелетали ровно в час ночи. Я знал, что вот-вот в определённых местах должны появиться световые сигналы, куда приземляться. Но что это? Огни горят повсюду! В небе рвутся осветительные ракеты и снаряды. Ад кромешный под нами. Впереди от прямого попадания зенитного снаряда загорелся и стал разваливаться самолёт, на котором летел командир пятой бригады. Подождать бы, пока его обломки рухнут вниз, но звучит неумолимая команда: «Пошёл!» И я бросаюсь в проём двери. Парашют раскрылся, но вдруг резко дернуло стропы. Меня как-то неестественно и быстро понесло в сторону. Сразу же обожгла мысль: пробит купол.
Вспомнил, что перед самой погрузкой в самолёт у десантников отобрали запасные парашюты. И тут осветительная ракета случайно озарила то ли дом какой, то ли группку деревьев. «Надо рулить туда!» — и я направил свой дырявый парашют в ту сторону, где был шанс не разбиться. Мне повезло: падая с недопустимой скоростью, я угодил в скирду соломы, отскочил от неё, как мяч, и соскользнул на землю. Тогда подумал: «В рубашке родился…» Потом, когда бежал полем на условный сигнал сбора, наткнулся на нескольких своих друзей, которые разбились при том прыжке без запасных парашютов…
Сейчас в живых из 3-й гвардейской воздушно-десантной бригады нас меньше 100 человек осталось. Большинство лежит там, за Днепром. И я иногда очень жалею, что нет среди них меня».
Вспоминает полковник Леонид Абрамович Фрумкин:
На фронт Лёня Фрумкин был призван в 18 лет в августе 1942 года. С 1943-го сержант Фрумкин — командир отделения стрелкового полка 235 Витебской стрелковой дивизии, участвовал в освобождении Белоруссии, Литвы, Латвии. В боях за город Мемель был ранен. Военную службу закончил в 1971 году в звании полковника, имеет 23 государственные награды.
Вспоминает Леонид Абрамович Фрумкин:
«В отделении, которое я принял, прибыв на фронт, была половина «стариков». Почти все — вдвое старше меня, на гимнастёрках награды: как-никак воевали второй год.
Командир взвода, лейтенант, сказал: «He зарывайся, сержант, учись у них, они тебе в отцы годятся».
Недели через две был первый для меня бой. Задача — овладеть траншеей противника. «Старички» меня успокаивали: «He боись, сержант. Нам не впервой». Команда взводного «В атаку!» Но как только мы оказались в лощине, немцы открыли ураганный миномётный огонь. Залегли. Атака захлебнулась.
Смотрю на «стариков», а они окопчики роют. Получается, не так меня учили, хотя в уставе написано: в атаке только вперёд. Ho раз взводный приказал учиться, достаю лопатку — и тоже копаю. Только-только отрыл ячейку и втиснулся в неё, как чувствую — по вещмешку, что поверх окопа, осколки полетели, только котелок и брякал. Уже после боя, когда овладели немецкими траншеями, спросили «старики»: «Ну как, сержант, не страшно было?» А увидев мой дырявый котелок из вещмешка, пошутили: «Старшина убитый, котелок пробитый — кончать войну надо», и засмеялись. А война продолжалась… Шёл 1943-й».
Вспоминает участница обороны Москвы Алевтина Николаевна Груздкова:
Аля Груздкова начала работать на Уралмашзаводе ещё в 1939 году — несовершеннолетней. А после 18 лет, когда объявили мобилизацию, ушла на фронт. После Победы вернулась на завод. Там же познакомилась с мужем, тоже фронтовиком, дошедшим до Берлина, награждённым орденом Красного знамени. Вместе они прожили 63 года.
Вспоминает Алевтина Николаевна Груздкова:
«В апреле 42-го я услышала, что девушек берут на оборону Москвы: Сталин издал указ — заменить красноармейцев на постах вокруг столицы девчонками. Некоторых мамы не отпустили на войну, а у меня мамы не было уже — и я не думала ни минуты. Поехала. Из цеха нас трое ушло.
Нашей задачей было запускать аэростаты для защиты Москвы от немецких налётов. Нас обучили всему: я хорошо стреляла из мелкокалиберной и боевой винтовок. Это для меня было несложно, а вот аэростатная часть — самая тяжёлая.
Немцы очень боялись летать над нами. Если аэростаты уже подняты в воздух на всю ночь, то все знали, что Москва надежно закрыта. Ни один летчик не полетит, когда аэростаты в воздухе. Их ведь нельзя облететь, даже зная, где они расположены. Посты стоят в шахматном порядке. Аэростат прикреплён к земле тросом, поэтому по ветру он может отклоняться в любую сторону. Аэростатов были тысячи и на разной высоте. Так что небо все закрыто.
Под Москвой, правда, были сильные шторма. Моя подруга Тося погибла во время шторма. Не успели девчонки тогда опустить аэростат. Их на высоту подняло, многие спрыгнули, только командир Тося осталась. Порыв ветра — и аэростат как мячик об землю, бах её! А там, словно нарочно, был огромный камень. Тосю сразу убило. Она награждена посмертно. Из трёх подруг по цеху вернулась я одна».
Вспоминает узница концлагеря Анна Павловна Саушина:
Вспоминает Анна Павловна Саушина, узница концлагеря, построенного немцами в Петрозаводске. Анна Саушина родилась в 1936 году в Белозёрске Ленинградской области. В семье из восьми детей она самая младшая, не считая брата Юры, который умер от голода в первый год войны. Когда Анна Павловна рассказывает о тяжёлых военных годах, она не плачет. Плачет, когда рассказывает о Победе.
Вспоминает Анна Павловна Саушина:
«В Петрозаводске было пять концлагерей, в которые согнали около 30 тысяч человек. Дети до десяти лет оставались в бараках, а всех, кто был старше десяти, угоняли на работы. Я была меленькой и оставалась, бабушка тоже, но она умерла в первый же год от голода.
Кормили так: баланда, маленький кусочек хлеба и килька. Я свой хлеб оставляла брату Юре, мол, я не хочу. Но Юра всё равно умер от голода.
Мы, дети, целыми днями смотрели в окно и только видели, как везли мёртвых. А потом вдруг немцы взорвали водокачку, стали минировать магазины… Началось отступление фашистских войск.
Мы видели, как немцы и финны уезжают на открытых платформах с автоматами в руках. Они, даже отступая, прямо с платформ расстреливали людей. В концлагере был страшный голод. Поэтому в момент отступления фашистов все, кто мог бегать, бегали за едой на немецкие склады неподалёку от бараков. Никогда не забуду, как мальчик лет пятнадцати с мешком сушёной моркови так и остался висеть на колючей проволоке.
Потом помню уже, как наши войска шли строем по железной дороге, я подбегала, а солдаты брали меня на руки. Но для меня война кончилась только тогда, когда с фронта живыми вернулись папа с братом и сестра».
