Черное Плёсо — исчезнувший поселок Ашинского района и его жители

Это эссе участвует в конкурсе «Малые города — удивительные достопримечательности 2021»

Посёлок Чёрное Плёсо образовался в 30-х годах двадцатого века как место жительства и работы спецпереселенцев (ссыльных в результате репрессий и раскулачивания) и вольнонаёмных жителей. Людей из разных мест массово, вагонами привозили на голое поле и селили «под берёзами». Впоследствии они должны были сами себе строить жилища. Таким образом, появлялись маленькие посёлки.

Прим. «Чёрный Плёс», посёлок, (бывш.). Расположен на одноимённой речке в 71 км от районного центра. Создавался как посёлок лесорубов в составе Ашинского леспромхоза в 1932 году. Рельеф гористый, лесистость полная. Преобладание хвойных пород — ель, пихта. Дороги технологические. До 1984 года — центр Черноплесенского сельсовета. Имел клуб, библиотеку, столовую, почту, детский сад. Уменьшение лесных запасов, значительное сокращение рубок леса привели к резкому сокращению числа жителей. В 1975 году — 285 жителей, в 1980 — 109, в 1990 — 75. В конце XX века посёлок прекратил своё существование. Б. Г. Гусенков». ( из энциклопедии «Ашинский муниципальный район»).  

Те, кто родился и вырос здесь, называют свою малую родину Чёрное Плёсо, а не Чёрный Плёс, как принято на картах и в энциклопедиях. Предположительно, на этом месте жгли уголь и от этого пошло такое название.

Посёлок расположен в 16 км южнее города Сим вдоль по реке Куряк (приток реки Сим). В 5 км восточнее посёлка расположен посёлок Усть-Манак, а в 5 км юго-западнее — посёлок Сплавной. Образован был посёлок как леспромхоз для заготовки древесины. Для ашинского химкомбината был нужен лес.

Дороги из посёлка вели в Сплавной (5 км), Казамаш (18 км), посёлок Усть-Манак (5 км), в Сим (16 км), Солёный. Вначале все перевозки по этим дорогам осуществлялись на лошадях, а впоследствии для перевозки людей использовались автобус «ПАЗ», автомобили Зил, Урал.

В 30-е годы родители Галимы Сафуановой жили в Бугульме, в Татарии. Особо богатыми не были, но имели крепкое хозяйство: двухэтажный дом, скотину, лошадь, самовар и сажали картошку. И эти обстоятельства в то время были основанием считать семью зажиточной, поэтому её и постановили раскулачить. Всё забрали у семьи, а в этом доме позднее работала начальная школа. Взяли их в том, во что одеты были, посадили в теплушки и повезли неизвестно куда.

Галиме было тогда 14 лет; её, родителей и двух малолетних братьев Сашу и Федю повезли в Чёрное Плёсо. У Галимы было еще три старших сестры, но во время раскулачивания им удалось спрятаться, их не нашли и они остались в Бугульме. И впоследствии они так там и жили.

Привезли семью Сафуановых под Златоуст, Галима и брат Саша в дороге заболели тифом, долго лежали в Златоусте, лечились. Сколько людей, детей умерло в дороге, пока их везли в этих холодных скотных теплушках! Поезда останавливали, мёртвых вытаскивали, хоронили. Сколько родных потеряли семьи! Долго жили Сафуановы под Златоустом, потом их снова посадили в вагоны и повезли дальше.

В 1932 году из Белоруссии, из Гомельской области приехала семья Марченко: Тихон Иванович и Ева Терентьевна. Марченко Александр Иванович: «Моего деда в 1927 году объявил кулаком родной брат, и его семью с тремя детьми выслали из Белоруссии на Южный Урал. Мой отец Иван, ему в то время было 14 лет, гостил у родственников. И подростку пришлось одному добираться до Челябинска в вагонах товарных поездов, разыскивать в Аше дальних родственников, а уже вместе с ними — родителей. Иван нашел свою семью на лесозаготовках в Чёрном Плёсо».

В 30-е годы началось строительство Магнитостроя и многих репрессированных направили в Магнитогорск. Семья Пузиковых тоже была раскулачена.

Многие вольнонаёмные приехали жить по распределению. Колесникова (Кривоногова) Галина Петровна: «Мои мама и папа, жили в посёлке Ук. Мама работала в хлебопекарне. Я родилась в 1943 году. Только мои родители поженились, как папу призвали в армию. Отец пропал без вести в Великую Отечественную войну. Мне было три года, когда маму в 1946 году направили работать в Чёрное Плёсо заведующей пекарней. Это были очень трудные, голодные годы. Пошли мы в Чёрное Плёсо пешком. Мама и я, а мне три года. Она купила и взяла с собой корзину ранеток, вот даст мне яблочко, я, пока грызу его, иду, как съем, она новое мне даёт. Пока шли, она и за ручку меня вела и на плечах несла. Вот дошли мы до первого моста через Куряк. А мост только строили ещё, лошадей там много было. И вот посадили меня на лошадь, чтобы довезти до посёлка. А лошадь тёплая, я и кричу: «Горячо мне, горячо!». Ну, успокоили меня, подложили что-то, так мы и доехали до посёлка.

Когда поселились, первое время трудно было. Помню, весной мы ходили по картофельному полю, собирали замороженную картошку, делали из неё крахмал, добавляли немножко муки, и потом пекли лепёшки. В те годы в лесу было много диких лилий, саранками их называли. Так вот луковицы этих саранок мы тоже ели. Первоцвет «барашки» жёлтенькие тоже ели. Они медовые.

Мама сошлась с моим отчимом, репрессированным, Утеевым Павлом Михайловичем в Чёрном Плёсо. Помимо меня у них было еще пятеро общих детей. Отчим мой со своей семьёй: мамой и папой, вначале жили под Казанью. После раскулачивания их привезли в Магнитогорск, они строили металлургический завод. Там у него умер его отец. И за какую-то провинность семью переселили в Чёрное Плёсо. Моя сестра, после того, как выучилась, поехала в Магнитогорск с надеждой найти могилу деда, но, к сожалению, у неё ничего не получилось, прошло слишком много времени».

В 1927 году на месте будущего посёлка была построена база хранения продуктов питания. Просторный дом был построен из брёвен, подогнанных настолько плотно, что ни один грызун не мог проскользнуть и нанести вред. Мох при постройке не применялся. Это строение стояло на столбах. Напротив этой базы был построен кордон из трёх квартир для обслуживающего персонала.

Когда первые поселенцы в 1931 году приехали в посёлок, ничего для них построено не было, пустое поле. Под надзором коменданта вырыли несколько землянок, да и заселились кое-как. Спали на полу, вплотную, как селёдки в бочке набивались, по команде на другой бок переворачивались. Ш. С. Абдуллова: «Тяжело всё это было. Но я вот временами думала: как хорошо, что сюда нас привезли! В каком замечательном месте мы живём! В глуши, а место это нам так нравилось!».

Потом зиму перезимовали, и стали своими силами строиться. Сначала выстроили первые бараки для семейных. Семьи у лесорубов были многодетные и дружные, в каждой — не меньше четверых детей. По нескольку семей в барак заселялись. По первому времени в посёлке работала общая баня. Потом жители застроились, у каждого появилась своя баня, и заведение стало не нужным. А те жители, которые по разным причинам не имели бань, ходили за этим к соседям или родственникам.

Посёлок и в дальнейшем постоянно строился, старые дома подновляли, или строили новые, более просторные. Для этого был построен свой кирпичный цех для производства кирпича и печь для обжига. Глину вначале месили лошадьми, а потом поставили глиномешательную машину.

В период расцвета в посёлке насчитывалось около сотни дворов: 35 леспромхозных двух- и трёх-квартирных барака, а также один восьми-квартирный. И 52 частных дома. Жителей было приблизительно 700 человек.

Работали жители посёлка не только в Чёрном Плёсо, а и в Чёрной речке и в других местах. Работать их заставляли нещадно. И всё под строгим надзором. В посёлке был строгий комендантский час, комендант проверял всё. Одним из комендантов был Архипов. Только в мае 1947 года с жителей посёлка сняли надзор НКВД, а потом реабилитировали. Дети, родившиеся до этого года тоже попали в разряд репрессированных. Аниса Саматовна Хуснутдинова родилась в октябре 46 года и потому она относится к репрессированным и получает дополнительные льготы по ЖКХ, бесплатный проезд.

Население посёлка постоянно пополнялось, изменялось, кого-то присылали на жительство, а кто-то уезжал. В школе в классах появлялись новые ученики. Проживали в посёлке разные люди: русские, татары, крещёные татары, поволжские немцы, белорусы, украинцы и егуны (это русские с отличительным говором). Были ссыльные из Саратовской области, из Башкирии, с Кубани.

Семья Сафуановых переселилась в Чёрное Плёсо из Татарии из Бугульмы. Савины, Татьяна и Максим тоже из Бугульмы. Марченко Александр — из Белоруссии. Пузиковы из Татарии. Из Поволжья приехало много немцев: Гардер, Корнельдины, Эпп, Ирма Миллер, Пётр Петерс, Тевс.

Посёлок всегда отличался особой дружественной обстановкой, дисциплиной и спокойствием.

В посёлке была необыкновенная культура поведения — ни один мужик не позволял себе ругаться или материться. Тем более женщины. Все уважительно относились к односельчанам, несмотря на то, что в каждой семье были свои и горе и нужда. Никогда не было вражды, зависти, посёлок был очень дружный и тихий.

Г. П. Колесникова: «Мама отчима, Евдокия Петровна, мы её «бабынька» называли, 1890 года рождения. До раскулачивания она из богатенькой семьи была, и учила меня хорошим манерам: «Сиди скромно, ножки держи вместе, ручки не распускай. Ни в коем случае не матерись, когда женщина матерится, Богородица плачет».

Всего в посёлке три улицы было. Центральная улица; в посёлке так и говорили — Центральная. Но она имела официальное название — улица 8 Марта.

Улицы в центре были насыпные, гравийные, а по краям шли деревянные тротуары. Такие же тротуары вели к каждому дому. Это было сделано для того, чтобы в самую ненастную погоду пешеходы не пачкали грязью свою обувь.

Горы вокруг посёлка тоже имели самые простые названия. Под Трякшиной горой дома улицей стояли, и все жители их фамилию Трякшиных носили, потому и гора так называлась.

А. И. Марченко: «Вся гора зимой была укатана лыжами, катались с самого верха, играли на лыжах в догонялки, делали трамплины. А летом вся гора огорожена была — сажали картофель да сено косили».

Другая гора называлась Гаражная — это потому, что под горой гараж большой стоял. На этой горе много костяники росло, покосы были.

Абдуллова Шифа Саматовна: «У подножия этой горы наш дом и стоял. Мы играли под этой горой, возле гаража, и вот там я видела много кулей с древесным углём. Под Гаражной горой Минькин Дол протекал. Ручей, чуть пониже в Куряк впадает. Пересыхает летом, но по весне, во время сплава, он сильно разливается. Я однажды чуть не уплыла».

Вдоль посёлка протекала река Куряк и, параллельно ей, ручей Минькин Дол.

А. И. Марченко: «Минькиным ручей прозвали в честь Минькиных, которые жили на берегу».

На территории посёлка через Куряк стояло два постоянных моста. Сейчас остался один.

Название реки Куряк местные жители связывают с тем, что река частенько «курилась», то есть над поверхностью воды поднимался белый пар.

А. И. Марченко: «В 50-е годы в реке водилось много рыбы: таймень, хариус, налим, окунь, пеструшка и другая мелкая рыбёшка. Речка была глубоководная, но постепенно, с вырубкой леса она обмелела, исчез таймень, пеструшка».

Ш. С. Абдуллова: «Рыбы в речке много было: малявки, пескари, огольцы, кутёмки. Банку поставишь, столько её там наловится! Мужчины ходили по речке, налимов вилками кололи из-под камней».

Г. П. Колесникова: «Царская рыбка хариус водилась в этой реке. Бывало, симские рыболовы придут в посёлок, наловят, и мама даже покупала у них эту рыбку. Она такая нежная, сладкая, настолько вкусная! Да я и сама отлично рыбу ловила. Ведром ловила, правда, малявку. Это сейчас речка мелкая, а тогда была глубокая. Семья у нас девять человек: мама, отчим, бабушка, мама отчима, Евдокия Петровна и шестеро детей. Иной раз мама скажет: «Ой, поесть-то нечего. Чё будем на ужин-то варить? Иди-ка, полови рыбку». Я беру ведро, туда варёную картошку намну, размешаю с водичкой, поставлю в речку, а сама сижу на бережке, жду. Не проходит и полчаса, как столько рыбы собирается, что и ведро не заметно. Да такая крупная! Так ловко и быстро чистить у меня эту малявку получалось, вот и уха на ужин для семьи!
В понедельник у мамы выходной был, и мы всегда стирали. Стиральных машин не было, стирали вручную, а семья большая. У нас на берегу Куряка баня была, на доске настираем, потом, если зима, с горячей водой идем в прорубь полоскать. Погреешь руки в тёплой воде и полощешь».

Аниса Саматовна Хуснутдинова: «Получилось как, я училась в школе, мне было лет 8, сестре, Шифе, 6, это 1954 год был. Мама ждёт после работы папу домой, еду ему готовит, а меня послала за сестрёнкой в детский садик. И я пошла. А через этот Минькин Дол моста не было, бревно еловое перекинули, но сверху не подрубили, ствол круглый. Вот подходим, а ручей бешеный, красный, бурлит, пена, брызги во все стороны, шум сильный, рокот — весна! А Шифа и говорит: «Я боюся». Я ей: «Ну чего ты боишься, пошли, пошли!» — и за руку тяну её. Нет, твердит своё: «Боюсь!» Я тогда прошла без неё одна на тот берег и обратно: «Вот, смотри, я же прошла». А она: «Я всё равно боюсь!» Я ей уж и глаза закрыть предлагала, она ни в какую».

Ш. С. Абдуллова: «А я погляжу вниз — так всё бурлит, вертит, такая сила, так страшно мне!»

А. С. Хуснутдинова: «Кое-как я уговорила её пойти! Дошли до середины, Шифа и сорвалась! А я как держала её за руку, вцепилась и не отпускаю! Держу! Вот как не отпустила, сама не понимаю! Держу её обеими руками, тяну на бревно, а она намокла, одежда на ней отяжелела, вода ледяная! В конце концов, не удержала я, и упали мы в воду вместе, понесло нас к реке Куряк, а там сплав весенний идёт! Огромные брёвна сталкиваются, трещат, на дыбы встают. Нас несёт, то голова на поверхности, а то и ноги, сами не понимаем, как нам спастись! Я даже не помню, кричали ли мы? И вот осталось до Куряка метров 20, и шёл дядя Вася Ушаев, увидел нас, бросился в реку и схватил Шифу, она с его стороны была, а так как я и в реке не отпускала сестру, он нас двоих и вытащил! У нас в семье заведено было — друг за друга стоять, вот видимо, поэтому я и не отпускала её в реке. Он потом, на берегу, с большим трудом расцепил нас, взял одну девчонку под одну мышку, вторую — под другую, так и понёс домой. Принёс к маме: «Тётя Галима, вы зачем ребёнка за ребёнком посылаете?» Это счастливая случайность, шёл бы он минутой позже или раньше, мы бы погибли! Такой ручей сильный по весне бывал, что когда давали большие нормы, по Минькину Долу тоже лес сплавляли. Но если по Куряку пятиметровые брёвна пускали, то здесь метровые. Было нас в семье шестеро детей, и были мы готовы друг за друга умереть! Папа рано у нас умер, так мы жалели маму, по хозяйству ей много помогали, много скота у нас было, большие покосы».

В самом центре посёлка стоит Скала, так и называется. Ш. С. Абдуллова: «Высокая, красивая. На Скале мы часто играли, костры разжигали, красота там, весь посёлок на виду. Скала — это наша визитная карточка».

Ш. С. Абдуллова: «За этой Скалой — Ивановка. Вроде как часть посёлка, только жили там Иваны одни, так название и повелось. Но только там строили частные дома, бараков, как у нас, не было. Там же, в Ивановке, общее кладбище».

А. И. Марченко: «В Ивановке стояло всего 12 домов. Жили там Чупахины, Зубовы, Боровковы, Соболевы, Козловы, Южанины, Курсаковы, Хайдуковы, Калинины, Евдокимовы, Гарифулины».

Ахунова гора называлась так потому, что под ней Ахуновы жили. Хозяина Ахун-бабай звали. Сердитый на ребятишек был. Дело в том, что зимой детишки любили с этой горы кататься, зальют её на морозе и катаются. И, как водится, шум, гам, писк, визг и крики! Очень не нравилась это Ахун-бабаю и его жене, они прогоняли ребятишек, ругались, гору золой посыпали. Но ребятишки снова и снова прибегали кататься!

У покосов были свои названия: Круглый, Мысы (5-7 км от посёлка), Соколиха (между Чёрным Плёсо и Сплавным). Покосы давали на местах вырубки леса.

Ш. С. Абдуллова: «У нас скотины много было: коровы, овцы, гуси, и покосы в трёх местах были. Вот, зима начинается, мужики на лошадях начинают возить сено. У нас своих лошадей не было, так мы нанимали. По нескольку рейсов иногда делали. А пока за вторым поедут, мы, ребятишки, сено на сушилы перекидаем. Привезёт сено, накормить его надо, мама приготовит щи, второе, мясо, картошка. Тяжёлая работа сено кидать, вот идёшь со школы, смотришь, опять сено привезли, опять складывать! По 20 лошадиных возов готовили. Сена готовили много, чтобы скотина была сытая, довольная, и спят на сене, и у гусей под ногами сено, и у кур сено, и у овец. Мама всегда говорила: «Если корову, или любую другую скотину держишь, надо её любить и кормить досыта». И поэтому мы сажали много картошки. Возле дома огород 20 соток, да в поле еще огород. И всё это нужно было обработать, посадить, огрести, прополоть!
И благодаря трудолюбию, которое нам, детям с детства привили родители, мы хорошо жили. Крепкое у нас хозяйство было, в чуланах всегда мясо висело. Хоть отец у нас рано умер, в 45 лет от тяжёлой работы, такие брёвна один ворочал, паралич сердца у него случился, мама не сдалась, мы помогали ей всегда, никогда от работы не отлынивали, дружно росли, друг за дружку умереть готовы были. Старшая сестра, ей сейчас 81 год, всегда говорит, что выжили мы тогда благодаря маме. На тумбочке у неё фотография мамы стоит, и вот, говорит, когда убираюсь, пол мою, пыль протираю, всегда говорю, большое тебе, спасибо, мам, что ты была вот именно такой, какой была! Когда папа умер, старшая сестра училась в 9 классе, а младшему был 1 год, к нам из Аши люди приехали из службы опеки за ребятишками, забрать хотели. А ещё наш дядя, у которого не было своих детей, тоже пришёл за Анисой и братом нашим, да ещё давай выбирать, кого взять. Но мама сказала: «Пока я живая, я сама всех шестерых растить буду и своих детей никому не отдам! Вот умру, забирайте, кого хотите». Мама, когда посёлок почти весь разъехался, магазинов не стало, всё закрылось, к Шифе в Туркмению поехала, всё оставила, почти ничего с собой не взяла. Но ей не подошёл слишком жаркий, засушливый климат, она, через 4 года в 1975 году в Сим вернулась, дом купила. Как она думала там, в Туркмении жить? Уехала из такого райского уголка: зима, лето, поля, луга, солнце, деревья! А там ни одного дерева нету, ни одной травки, такое пекло, такая жара».

Шифа Саматовна закончила торгово-финансовый техникум, институт, поработала немного и уехала в 1964 году в Туркмению, на Ирано-Афганскую границу, а через 11 лет, в 1975, вслед за мамой, вернулась в Сим. Очень тяжело жить в такой жаре, но самое главное, никого родственников там нет.

Ш. С. Абдуллова: «Замуж я там вышла, ребёночек у меня родился, годик мама мне помогала нянчиться с ним. Муж у меня не тамошний, он из Самары. Он учился в речном техникуме и плавал механиком-судоводителем на Амударье. На других посмотришь, у всех братья, сёстры, родня, а мы одни, никого у нас нету. Чего нам там делать?»

Было повыше посёлка кладбище. Но потом его закрыли, потому, что разливающаяся по весне во время половодья река Куряк несла через весь посёлок воды с захоронений. А жители посёлка пользовались этой водой и по санитарным причинам кладбище перенесли в Ивановку. А первое кладбище было заброшено, заросло, и теперь уже невозможно догадаться, что когда-то тут были захоронения.
В Ивановке большое кладбище, и сейчас его можно увидеть. Там схоронено много родственников симчан, к примеру, мать Г. М. Пузикова.

Г. П. Колесникова: «У меня на этом кладбище схоронен младший брат. 14 лет ему было. Он планировал ехать поступать в лесное училище, уж и документы собрал, и накануне поссорился с девушкой. Сгоряча, ночью тайком взял ружьё у отца, который лесником был, ушёл на Скалу и на самой вершине застрелился».

А. И. Марченко: «Мы все, бывшие жители посёлка, стараемся поддерживать порядок на нём. Многие приезжают проведать своих родных. У меня покоятся дед и отец, а у жены бабушка с дедушкой».

В конторе леспромхоза стоял коммутатор связи с городами Сим, Аша, Миньяр. У леспромхоза была собственная конюшня. Рабочих на заготовку леса возили сначала на лошадях, а потом и на машинах. Лесозаготовка шла круглый год, а сплав проводился только весной, во время половодья. Потому, что весной идёт снеготаяние, а потом река приходила в свою норму и до Сима сплав не доходил.

А. С. Хуснутдинова: «Вот когда начинался сплав, рабочие с нашего посёлка, с Казамаша и Сплавного уходили в верховья реки и там с ночёвками жили у таких же рабочих несколько дней. Там брёвна кидают в реку, кидают, освободят место, потом ниже переходят, до нас дойдут, рабочие из Сплавного и Казамаша у нас тогда ночуют. Штабеля леса стояли по обе стороны реки в несколько рядов в ожидании сплава. Тяжёлая работа была у рабочих! Сначала ручными пилами пилили, потом двуручными, и только потом появились бензопилы».

Лес свозили на лошадях на берега реки и ручьёв.

Г. П. Колесникова: «Лес лежал по берегу реки штабелями в насколько рядов. Первые ряды леса стоили дешевле, а чем дальше от реки, тем дороже. Мы с мамой на этих работах тоже поработали».

На заготовку леса были определённые нормы, работали по 12-15 часов, наряду с мужчинами работали и женщины.

Ш. С. Абдуллова: «Мама по молодости была здоровая, сильная, крепкая такая, и рассказывала, что, когда она лес валила, за ней некоторые мужики и угнаться не могли! Не могли давать такую норму, какую она давала. Но потом она превратилась в такую старушоночку, вся изработалась. Да, всему своё время».

Летом рабочие шли вдоль реки с зачисткой. Баграми они вытаскивали намокшие брёвна, которые зацепились за что-нибудь и не уплыли весной со сплавом. Эти брёвна сушили, укладывали в штабеля.

Ш. С. Абдуллова: «Лес валили, а через два года там такой малинник вырастал! Столько там малины было! И такая вкусная, сладкая! Мы наберём, мама насушит её на печке, а зимой и пироги пекла и от простуды нам давала. Черёмухи много было, за кисляткой ходили, много чего из леса брали. Ягоды: земляника, костяника, всё было. Грибы тоже, особенно рыжики. Охотники были, в лес ходили и зайцев, и лис, и лосей брали, много их в то время водилось, и даже медведей. Свою скотину продавали, а сами питались дичью».

А. И. Марченко: «Из зверей было много норки, выдры, куниц. Из крупных: лоси, медведи. Глухарь, рябчик, вальдшнеп водились, тетерева».

Сплавляли лес до 1968 года. Кроме лесозаготовок рабочие занимались выжиганием древесного угля для Ашинского метзавода. Дополнительно, выжигали известь, занимались приготовлением дёгтя и скипидара.

Углежжение — процесс переработки древесины на уголь, заключающийся в неполном сгорании древесного сырья без доступа воздуха при температуре 350-360 °С.
Углежжение широко применялось в металлургическим производстве на Урале в XVIII — начало XX веков, что было обусловлено изобилием лесов и значительной удаленностью металлургических заводов от каменноугольных месторождений. В этот период на древесный уголь пережигалось 3/4 всей заготавливаемой древесины, а профессия углежога была одной из наиболее распространенных на горнозаводском Урале. Так, во второй половине XIX — начала XX веков в Симском горном округе углежжением занимались жители более десятка поселений: Горелого, Мань-Елги, Мини, Ивановки, Решетовочщ и др. В том числе и Чёрное Плёсо.

Рубка дров на уголь начиналась в марте. В отведенных делянках после лесоповала заготовленные деревья распиливались на поленья и складывались для сушки. С началом осени приступали к выжигу угля. Самым простейшим и наиболее распространённым способом углежжения был кучной. Крупные поленья дров (до 2 м) ставились вертикально по возможности плотно друг к другу; если дрова были однополенными (коротье), то сооружалось 2-3 яруса. С целью уменьшения притока воздуха промежутки между поленьями заполнялись мелкими сучьями или угольным мусором. Сверху куча засыпалась толстым (в 1/4 м) слоем земли, а у основания и на вершине делались отверстия для зажигания дров. Горение продолжалось несколько дней, в течение которых углежоги внимательно следили за ходом процесса, стараясь не допустить открытого возгорания дров. Время от времени кучи поколачивались «чекмарями» (специальными колотушками) с тем, чтобы дрова просаживались на подгоревшие места, заполняя образовавшиеся пустоты.

Вывоз угля на заводы начинался с образованием санного пути. Труд углежогов был очень тяжёлым, у них часто возникали глазные и кожные болезни.

В экономическим отношении углежоги находились в полной зависимости от заводов. Разновидностью кучного способа углежжения был кабанный, когда дрова укладывались горизонтально в невысокие продолговатые кучи — «кабаны» (отсюда углежогов на Урале часто называли кабанщиками). С конца XIX века широкое распространение получает печной способ углежжения, когда пережог дров на уголь осуществляется в специальных печах. До середины 20 века в Ашинском районе сохранилось более 100 углевыжигательных печей системы Амина (по фамилии шведского инженера Амина) и Грума (по фамилии русского инженера-металлурга, профессора, чл. корр. АН СССР В. Е. Грума-Гржимайло). В среднем на углевыжигательных печах из 1 кубометра сажени (9,7 куб. м) дров производилось 2,9 короба (около 800 кг) угля.

Со строительством лесохимического комбината (1933 г., ныне ОАО «Ашинский химический завод») он стал основным поставщиком древесного угля для доменного производства. В 1934 году здесь было выработано 18 672 тон угля, а в 1964 году, после коренной реконструкции, был пущен в эксплуатацию цех вертикальных, непрерывно действующих реторт мощностью 14,4 тыс. тон древесного угля в год с механизированной биржей сырья. С выводом из эксплуатации на Ашинском металлургическом заводе доменного производства Ашинский лесохимический завод резко сократил производство древесного угля, используя его в основном на производстве кремния, химических волокон и др., а в 2003 году производство древесного угля было полностью ликвидировано.

На жителей, имевших скотину, распространялся продналог. Нужно было сдавать такие продукты, как молоко, масло, яйца, мясо, шерсть.

А. С. Хуснутдинова: «Было одно время, продразвёрстка, приходила к нам комиссия, описывала скот. А потом мама готовила много комков жёлтого топлёного масла. Приходили специальные люди и забирали это масло, мясо, шерсть. Такой вот был продналог».

Люди сами жили впроголодь, но налог всегда отдавали полностью.
Отец Г. П. Колесниковой вначале работал лесорубом в лесу, потом его назначили мастером, а потом он стал лесником. У него было большое лесное хозяйство. Симский лесхоз выделил ему лошадь, 20 гектаров пастбищ на Шельцовой горе. У них было 3 коровы, казённая лошадь, жеребёнок, косить приходилось всей семьёй.

Вначале электричества в посёлке не было, жители керосиновые лампы зажигали, потом появились свечки, ну а позже электричество дали. Электричество было местное, стоял на краю посёлка движок. Днём электричества не было вовсе, а как начинало темнеть, давали слабый свет примерно до 12 часов ночи. На ночь свет выключали. Движок этот назывался Ланг, это подстанция для подачи света. Кто-то назвал подстанцию Ланг, так и пошло название. В 1955 году уже стоял генератор для подачи электроэнергии.

Все здания были одноэтажными. Церкви в посёлке не было.

Было построено много различных организаций: детский сад, школа, сберкасса. После войны посёлок разросся ещё больше. Были в посёлке гараж с ремонтными мастерскими, своя кузница, конный двор с множеством лошадей, которые работали в леспромхозе. При конном дворе была ветлечебница, где ветврачом работал Михаил Пузиков.

В Симе был устроен заезжий дом. Кто приезжал из Чёрного Плёсо по работе, оставлял там свою лошадь, а другой работник, кому нужно было поехать в посёлок, брал эту лошадь и уезжал на ней обратно.

Семьи в большинстве были многодетные, поэтому было необходимо иметь свой детский сад с ясельной группой.

Любовь Петровна Ушаева: «Я родилась в 1935 году, в Казахстане, училась в Троицке в педучилище. После окончания нас распределяли. Меня направили в Ашинский район. И из Аши меня направили работать в Чёрное Плёсо. Здесь я проработала 20 лет воспитателем в детском саду. Когда приехала, первое время жилья не было, и я ночевала в самом детском саду. А когда мы с моим мужем, Василием, поженились, нам дали квартиру. Это был дом на трёх хозяев. В одной части мы жили, в другой отец мужа, мы потом соединили эти части дома. Муж мой сначала в лесу работал, а потом устроился шофёром. На тракторе тоже работал.

В саду было много детей, разделённых по возрасту на две группы: ясельная, от 2 месяцев, и дети от 3-х лет. В моей, старшей группе было от 25 и более детей. Утром мне детей приводили, а вечером, после пяти часов, забирали. Мы кормили ребят, сами за хлебом на пекарню ходили. Сон-час у нас был, наставим деревянных раскладушек и укладываем детей спать. Все делали в одной группе: и играли, и кушали и спали там же.

В саду работала женщина-сторож, она же прачка, Антонина Глубокова. Поваром была немка Эмилия Ульмер, звали её тётя Миля. Очень аккуратно и хорошо готовила, сколько раз приезжали из симской санэпидстанции, ни разу не нашли нарушений, всё у неё в порядке, посуда чистая. Ещё работала заведующая детсадом, Евгения Ивановна. В ясельной группе были воспитатель и нянечка.

Зарплата моя составляла 40 рублей. И при этом: квартира, свет, дрова, всё это было бесплатно».

На лесозаготовках работали и женщины, но, тех, которые имели грудных детей, далеко не возили, они работали в виду посёлка на лесопилке. Отнесут утром женщины своих детей в детский сад, сами работают да посматривают — какого цвета лоскут ткани вывесят над садиком? Каждая знала свой цвет — это значит, её ребенок плачет или кормить его пора, женщина сбегает в сад, покормит младенца и назад, на работу.

К. Глубоков: «Детство моё прошло в Чёрном Плёсо, В нашей семье я был «поскрёбышем» — самым младшим, ходил в детский сад. А старших братьев отец уже брал на охоту. Я так им завидовал, что однажды во время сон-часа убежал за охотниками в лес — садик находился практически на его опушке. Меня, пятилетнего, искали всем посёлком».

Здание почты было с телефоном, почту, три раза в неделю привозили на лошади из Сима к 6 часам вечера. Газеты, письма — их так ждали! Была в посёлке радиоточка.
Вместе с почтой кино привозили. Через дорогу от почты – клуб, сгрузят почту, потом в клуб заезжали, завозили кино.

Клуб «Юбилейный» был открыт к 50-летию Октябрьской революции. Заведовала клубом Мария Глубокова. Стоимость билета на сеанс составляла: 20 копеек взрослый и 5 копеек детский. В клубе была танцплощадка, в которую превращался зрительный зал, когда после просмотра кинофильма стулья убирали вдоль стен. Ещё в клубе была бильярдная комната.

Л. Н. Ушаева: «Кино посмотрим, потом танцы. У меня сынок, Коля был маленький, уснёт, я его за сцену в маленькую комнатку снесу, а сама танцую».

А. И. Марченко: «В танцевальном зале каждые пятницу, субботу и воскресенье были танцы, играли там и в «глухой телефон», и в «садовника», и в «бутылочку».

А. С. Хуснутдинова: «Самодеятельность была при клубе. С концертами в посёлке выступали, даже в Сплавной ездили, в Казамаш, в Сим. Театральные постановки ставили под началом художественного руководителя Надежды Костенко. Она с мужем потом в Молдавию уехала».

Л. Н. Ушаева: «Я два года суфлёром была на спектаклях. Печь стояла в клубе, так я забираюсь на полати и помогаю артистам. А уж самые знатные артисты у нас были это Глубоков да Николай Шибаев. Однажды Шибаев мёртвого играл, и до того правдоподобно это у него получалось, вот действительно артист!»

А. С. Хуснутдинова: «А какая у нас частушечница была, тётя Мотя Котлова! На концертах так пела свои, чёрноплёсинские частушки, не переслушаешь!
А однажды мы, школьники в концерте участвовали с танцем, так нам из Сима такие костюмы красивые привезли, как мы вышли на сцену, так зал и ахнул!»

А. И. Марченко: «К праздникам готовили концерты, даже обучались игре на баяне. Вела кружок Утеева Зинаида Павловна. Под её руководством коллектив школы неоднократно занимал призовые места среди сельских школ».

А. С. Хуснутдинова: «В клубе проходили все крупные мероприятия. Выборы проводили там же. Такие буфеты при выборах были! Мы, детьми, помню, эти выборы прямо ждали, потому что такие гостинцы мама нам приносила! Потому, что тогда другой товар привозили из ОРСовских (Отдел Рабочего Снабжения — отрасль торговли) магазинов из Аши. И продукты, и промтовары, даже из Сима приходили к нам в эти дни. Занимали очередь с самого утра. Ткани такие красивые были. А продавцы решали, по сколько метров давать покупателям. Мама нам потом по новому платью шила».

А. И. Марченко: «В праздники всегда работал буфет, продавали колбасы, сыр, всякие сладости и всегда бочковое пиво. Новогодняя ёлка ежегодно ставилась в клубе, здесь собирались все жители посёлка. Было очень весело. В Красном уголке стоял бильярдный стол, играли и в шахматы и в домино. В советское время жизнь в посёлке проходила весело, особенно у молодёжи: учёба в школе, походы».

Ежегодно летом в посёлке проводилось большое массовое гулянье — День молодёжи. На поляне собирался народ, такие игры устраивали, костры жгли, весело было!

А. И. Марченко: «На площадке через речку напротив клуба устраивали всякие состязания: лазание на столб, перетягивание двух команд верёвкой, сшибали с бревна друг друга подушками и многое другое».

Ещё один ежегодный праздник — День лесоруба.

Ш. С. Абдуллова: «Дядюшка наш такой сказочник был, уж больно хорошо сказки рассказывал! Много сказок знал, люди его заслушивались, по-русски и по-татарски, с таким акцентом, с мимикой, как настоящий артист. Да сами мы слушаем его, ночь давно, нам на покос в 4 утра иди, а мы сидим, не можем оторваться. На Пасху всем посёлком яйца красили. Ребятишки бегали, христосовались, все жители их ждали и встречали. Мы сами, хоть мусульмане, а мама тоже готовилась, потому, что дети идут, не разбирают, кто какой веры. Мы с подружкой тоже ходили, собирали. Много наберём, а потом, всей компанией на гору, на Скалу поднимемся и играем. Яйца катали. Мама подружки моей Колесникова (Кривоногова) Галина Петровна в пекарне работала и пекла в печке на праздник куличи маленькие, в кружке, каждому ребёнку и один большой. Наигрались в этот день, а на следующий пошли мы в школу, построили нас на линейку в коридоре, и учительница спрашивает: «Кто вчера ходил, яйца собирал? Шаг вперёд!» Мы вышли. Это был примерно 1959 год, а в советское время Пасха не приветствовалась как религиозный праздник и нас за это в тот год в пионеры не приняли. А дочку Галины Петровны, Таню, подругу, приняли 22 апреля на Ленинский праздник. Конечно, обидно нам было, она в галстуке алом сидит на уроках, а мы — нет! Но потом, 19 мая, в День Пионерии нас приняли в пионеры в лесу на Костре. Я потом и звеньевой отряда была, и председателем отряда, и председателем дружины в школе».

А. И. Марченко: «Весной 19 мая уходили мы на Кордон (в 1 км от посёлка) и разжигали там пионерский костёр, проводили разные соревнования, уху варили.
В летнее время мы, дети, помогали родителям на покосах и по хозяйству. А в свободное время мы с другом Борисом Петерсом ловили кротов, а на вырученные деньги купили потом велосипеды. Днём мы купались в реке Куряк, а вечером ходили в клуб, там была спортивная площадка, мы играли в футбол и волейбол. Часто смотрели кинофильмы».

В одном здании с клубом находилась библиотека. Это была одна небольшая комнатка. Библиотекарем была Мария Глубокова, и она же работала заведующей клубом.
Была в посёлке большая больница, имевшая несколько палат для больных на 4 койки каждая и родильное отделение. Там же был фельдшерский пункт, аптека. И имелись специальные процедурные кабинеты.

Работали там Ольга Ивановна Якушева, Галина Ивановна Шибаева.

Ш. С. Абдуллова: «Каждую зиму в посёлок приезжал зубной врач, жена моего дяди Александра Закеевича Мухамадеева, Мария Соломоновна. Приезжала в посёлок в командировку со специальным креслом. Жила у нас на квартире. Весь посёлок — и взрослые, и дети — ходили к ней лечиться».

Была в посёлке своя хлебопекарня в одном доме с магазином. В магазине продавали как продукты, так и промышленные товары. Был склад для товара.

Г. П. Колесникова: «В Чёрном Плёсо выпекали особый, необыкновенно вкусный хлеб! Из Сима приходили к нам за хлебом! Сейчас привозят похожий на мамин хлеб только из Новозаречного. В пекарне было две огромные печи на дровяном отоплении. Работало там четыре человека. Сами пекари и кололи дрова, и топили печь. Мама шла на работу в 4 часа утра, и смена у неё заканчивалась в 9 часов вечера. Выходной был понедельник. Выпечка хлеба была три раза в день. По 50 булок за одну выпечку. Хлеб пекли прямоугольной формы. Выпекали и булочки. Ёмкость для теста была очень большая, разделённая на два отделения. Тесто месили вручную, это было очень тяжело. В двух котлах грелась вода, там замешивали дрожжи. Дрожжи тоже сами варили. Собирали в лесу хмель и варили. Из этих дрожжей такой душистый хлеб получался! Муку и прочие ингредиенты привозили раз в неделю из Аши на лошади.
Хлеб забирали все организации посёлка. Из Сплавного приезжала коробушка, запряжённая лошадью, забирала хлеб для жителей. Я любила греться на этой огромной печи. Но особенно любила только что испечённый чёрный хлеб, посыпанный солью или сахаром. Это была моя любимая еда. И такой в пекарне стоял аромат свежей выпечки!».

Вначале, первые несколько лет рабочие пилили доски вручную, а во время войны появились пилорамы. Лесопилок в посёлке было две в разных концах посёлка: одна работала, вторая простаивала, потом менялись. На лесопилках пилили доски на фанеру, ружейные болванки для прикладов, для нужд строящихся жителей, делали берёзовые чурки, такие небольшие чурбачки. Горы этих чурок на лесопилке лежало! Позднее стали пилить заготовки для стульев и топорищ.

Ш. С. Абдуллова: «У нас пониже дома на берегу речки лесопилка была и во время Великой Отечественной там делали приклады для автоматов. Стояли готовые приклады в штабеля сложенные. А потом их отвозили, отправляли куда-то. А когда война закончилась, приклады остались, так мальчишки долго потом бегали с ними, играли, ну и печки ими топили, куда ж их девать-то было? Мы между складнями этих чурок в прятки играли, так весело было! Чурки лежали под крышами, типа таких больших сараев. Этими чурками топили большой паровой котёл, который давал свет в посёлке. Такая огромная страшная топка была там, мы, ребятишки, приходили, смотрели. Так интересно нам было играть на лесопилке! Там такой аромат свежего дерева, столько опилок! Делились на команды, и какие только игры не придумывали! Любимая игра была: забираемся на крышу сарая, а она покатая, большая, и вот катимся вниз в кучу опилок. Мы-то, ребятишки, не понимали, как это было опасно, пока беда не случилась. Низко над крышами шли провода от подстанции. Пока в них тока не было, всё хорошо, а вот однажды мальчишка один полез на крышу, да за провод и схватился рукой, чтоб подтянуться на конёк. А в это время ток пустили. Его и убило! Он упал, мы как кричали потом, прибежали взрослые, откачивали его, но ничего не спасло. Недели две никто из детей на лесопилку не ходил. Но, потом всё снова началось, те же игры, катания».

В начале войны, в 1941 году в посёлок были привезены несколько семей немцев с Поволжья. Во время Великой Отечественной войны многие жители уходили на фронт по призыву.

Ш. С. Абдулова: «Мой дядя, папин брат Сафуанов Ахат Сафуанович воевал, пришёл потом раненый, у него рука не поднималась».

Некоторые жители посёлка, в том числе и Сафуанова Галима Закеевна за труд во времена Великой Отечественной войны награждены медалью «За доблестный труд».

Руководил посёлком председатель сельсовета, для него было построено отдельное здание.

С 1946 года председателем посёлка был участник Великой Отечественной войны Гаврил Фёдорович Шалупов. Секретарём в сельсовете была Фагима Ахунова, и после Гаврила Фёдоровича она стала первой председателем-женщиной, и руководила посёлком в 50-е годы. Затем пост председателя заняла Вера Николаевна Дрыганова. После неё председателем стал Иван Николаевич Дрыганов, её родной брат, также участник Великой Отечественной войны. Он занимал этот пост до самого распада поселения. Он был педагогом, преподавал в школе рисование, труды, физкультуру и на самодеятельных концертах учеников играл на баяне. Вот какие разносторонне развитые учителя преподавали в школе этого удивительного посёлка!

Был в посёлке интернат для детей из Сплавного и Казамаша, Усть-Манака. Они приходили в Чёрное Плёсо учиться после четвёртого класса в местной школе.
В поселковой школе работали необыкновенно талантливые учителя. Педагоги начальных классов: Мария Родионовна Фролова, Лидия Фёдоровна Куликова (она у старшеклассников параллельно вела пение и отлично играла на домре. Умерла в мае 2019 г.), Зоя Семёновна Костина (параллельно преподавала немецкий язык). Надежда Андреевна Спиридонова (преподавала математику и немецкий язык), Евдокия Михайловна Марченко (учитель русского языка и литературы в старших классах). Из Ижевска (Мордовия), приехали молодыми специалистами Никифоровы Александра Леонтьевна и Владимир Фёдорович (в леспромхозе Владимир Фёдорович был техрук, впоследствии, переехав в Сим, он работал главным контролёром завода, а его жена, Александра Леонтьевна была в посёлке преподавателем начальных классов).

Учительница Мария Родионовна Фролова жива и сейчас, ей 95 лет, живёт у дочери в Свердловске.

Вначале в посёлке была школа-семилетка, позднее она стала восьмилетка, поэтому молодёжь, оканчивая школу, уезжала учиться дальше. Кто ехал в Сим, кто в другие более или менее далёкие города. Оставались только родители.

Г. П. Колесникова: «В посёлке я жила до 14-летнего возраста. Семь классов закончила и приехала учиться в восьмой класс в Сим. Жила на квартире сначала в начале улицы Революции у тёти Матрёны Прокиной, а потом у тёти Сони Казаковцевой».

А. И. Марченко: «Ученики школы собирали металлолом, потом его увозили в Ашу. Особо отличившиеся ездили на пионерские сборы. По окончании учебного года была практика: готовили дрова на зимний период. Также ездили на посадки и прополку сосны, ёлки».

Аниса Хуснутдинова закончила школу и в 60-м году приехала в Сим учиться в техникум. «Отучусь в техникуме в субботу, покушаю и иду в Черное Плёсо — 16 километров. Там баня, там меня ждут уже, переночую, в воскресенье что-нибудь маме по хозяйству помогу, по дому, и вечером, зимой в 3 часа, а летом попозже, часов в 5, иду назад в Сим. Но что интересно, ни разу за всю жизнь не видела я волков, только однажды видела трёх лосей, у воды пили. И злых людей мне не встречалось, всё было спокойно.

Вот мы, семья Сафуановых — татары, но мы не знаем татарского языка. Мама с нами говорила по-русски и по-татарски. И когда мама приехала в Сим, вот идём мы с ней по улице, разговариваем, мама меня по-татарски спрашивает, я ей по-русски отвечаю и вот знакомый встретился нам и говорит: «Я не пойму, как вы разговариваете, эта по-русски, эта по-татарски». А русский язык мы с двухмесячного возраста слышим: садик, школа, техникум, на квартире в Симе я у бабушки жила, у русской. Замуж я вышла за татарина, но он мне сразу сказал: «Дома мы будем разговаривать на чистом русском языке!» Ну и я рада этому была. Он работал начальником техбюро Симского завода, а приехал из Башкирии с таким страшным акцентом, но ведь начальнику нельзя так разговаривать. На работе тоже, и везде русский язык. Мы разговариваем на чистом русском языке очень хорошо, и вот моей старшей сестре, Рае, она жила в Свердловске, потом в Нижнем Тагиле работала, вопрос задавали: «Вы, похоже, из Подмосковья приехали? У вас говор московский». Она отвечала: «Вы бы только знали, откуда я приехала! Из Челябинской области, из леспромхоза, из такого дремучего леса!»

Пришла я учиться в техникум, мне только 13 полных лет было, и была я такая маленькая, худенькая, чёрненькая, и посмотреть не на что! У нас в группе были ребята из Москвы, Миньяра, Аши, Кропачёво, много симских, все русские, я одна татарка. Мама моя думала, что я не смогу учиться в техникуме, не потяну. Так она переживала за меня! Вот проучилась я неделю, и пишем мы диктант. Учительница на другой день пришла и говорит: «Боже мой! Как так можно написать диктант, ошибка на ошибке у всех! Тройки и двойки! Но есть одна работа, её написала девочка-националка. Вот, посмотрите, ни одной орфографической ошибки, все знаки препинания проставлены верно! Это самая лучшая работа, и она написана на пять!» Это была моя работа. Спустя некоторое время мама у меня спрашивает: «Как у тебя дела, ты справляешься в техникуме? Как у тебя учёба идёт?» Я отвечаю: «Мам, ты знаешь, а меня похвалили!» Она удивилась: «Как похвалили?!» Я ей всё это рассказала, а она смотрит на меня, а из глаз от радости слёзы текут.
Мне учёба давалась легко. Первый курс техникума был как продолжение восьмого класса. Те же уроки, плюс дополнительные. Техникум я с красным дипломом закончила и в институт сразу поступила. В нашей поселковой школе мы все, Сафуановы, хорошо учились. Школу на одни пятёрки закончили. Учителя у нас были очень хорошие. Преподавали хорошо, спрашивали часто, ведь если 12 человек в классе, отвечать приходилась почти каждый день! Это у сестры Шифы, на два года позднее было. А когда я училась, преподавателей не хватало, у нас в классе стояли два ряда парт, на одном ряду сидели первоклассники, на другом — третий класс. Учительница объяснит одному классу, даст задание и переходит к другому классу, с ними занимается. В соседнем классе так же: на одном ряду второклассники сидят, на другом — четвероклассники. И одна учительница работает одновременно с двумя классами».

Самыми известными жителями посёлка можно считать Григория Михайловича Пузикова (впоследствии ставшего директором Симского завода),  Михаила Лукича Шибаева (начальник цеха 38, Симского завода), Владимира Михайловича Пузикова (начальник гаража симского завода).

Жители посёлка Чёрное Плёсо: семья Сафуановых, семья Утеевых, семья Марченко. Жили в посёлке семьи Глубоковых, Савиных, Ульдановых, Костюковичей, Калининых, Фроловых… и многих других.

Г. П. Колесникова: «Девять классов я в дневной школе в Симе закончила, а так как семья была большая, и мне уже 16 лет исполнилось, мама попросила меня устроиться на работу. И десятый класс я училась в вечерней школе. Она находилась напротив магазина «Рассвет». На работу я устроилась в 1959 году в симский завод ученицей токаря, потом я получила травму, и меня перевели контролёром. Затем я техникум закончила, мне присвоили пятый разряд контролёра. После этого я перешла диспетчером в 56 цех. Потом этот цех объединили с 43. Так я в Симе жить и осталась».

А. И. Марченко: «Я родился 10 апреля 1956 года в посёлке Чёрное Плёсо, окончил там 8 классов, и в 1971 году поступил в Симское ГПТУ № 7. По окончании работал токарем на Симском заводе. С 1975 по 1977 года служил в рядах Советской армии, и снова вернулся работать на завод. Вначале я работал токарем шестерён, а потом мастером до самой пенсии».

Когда лесник, отчим Г. П. Колесниковой на пенсию вышел, в посёлке уже почти никого не осталось, они переехали в Сим. Он немного в конторе лесничества работал.

Л. П. Ушаева: «Когда посёлок стал пропадать, уже закрылись садик, пекарня, магазины, люди начали разъезжаться, в 1975 году муж приехал в Сим и устроился работать в «Симстрой» шофёром. У нас было два сына, названных в честь родителей: Саша и Коля. Один наш сын уже учился в симском техникуме, а второй со мной был, в посёлке. Когда мужу дали квартиру, мы со вторым сыном тоже переехали в Сим. Здесь я устроилась в завод, в 44 цех. Я работала в бригаде, которая выпускала шариковые ручки. Мой портрет даже на Доску Почёта вешали».

В постперестроечные годы жизнь в Черном Плёсо стала угасать: закрылся леспромхоз, потом школа. Люди постепенно разъехались в поисках лучшей жизни, и в конце XX века название поселка исчезло со всех карт и документов.

В 1973 году в посёлке оставалось жителей всего-то несколько человек, но Иван Николаевич Дрыганов по-прежнему исправно выполнял служебные обязанности председателя сельсовета.

В 1974 году в поселении уже магазинов не было, ни почты, ни школы, больницу закрыли, жители кто к родственникам разъехались, кто просто по соседним городкам, и оставались в посёлке самые последние считанные жители.

Ш. С. Абдулова: «Мы, уже жили в Симе, но частенько на свою родину ходили, так там вот этих, самых последних старожилов и видели. В 1975 году мы видели, что в Апакином доме Дмитрий Нечитайло жил. Печка была неисправна, топить нельзя было, и он овец в зале держал, а в прихожей сам жил. От овец ему тепло было. В 1998 году он в Миньяр переехал, там и помер. Чупахин Михаил жил, Пузиков Федосей Петрович.
Всех своих земляков встречаем в Симе, разговариваем, вспоминаем прошлое, всех привечаем, если помрёт кто Черноплёсинский, обязательно провожать идём. Уже мало остаётся нас. Черноплёсинцы частенько, кто пешком, кто на транспорте, навещают бывший посёлок, свои родные места, кладбище».

А. И. Марченко: «Со всеми земляками поддерживаю связь по телефону или по Интернету. Многие приезжают в Чёрное Плёсо, особенно в летнее время. Судьба раскинула земляков по всему свету: Германия, Москва, Анапа, Азов, Ейск, Челябинск, Орск, Златоуст, Юрюзань, Усть-Катав, Аша, Миньяр, Магнитогорск».

Сегодня на Скале установлен своеобразный пограничный столб.

А. И. Марченко: «В посёлке построили небольшой обелиск в виде часовенки с фамилиями живших в посёлке людей».

Из материала газеты «Стальная искра»: В поселке бережно хранят память о своей малой родине. Однажды Николай Ушаев, который живёт теперь в Челябинске, предложил землякам сделать памятный знак, а на нём написать имена всех жителей поселка. Идею дружно подхватили, нашли старый сгоревший дом, разобрали фундамент из красивого красного камня и сложили обелиск, крепкий, надежный, на века. Не жалея сил и времени трудился на этом строительстве Зинур Исмангулов, как будто что-то предчувствовал. Он трагически погиб осенью 2014 г. Сегодня все, кто приезжает в поселок, первым делом идут к обелиску: постоят, вспомнят былое и словно корнями к родной земле прильнут.

Л. П. Ушаева: «Мой сын, Николай Ушаев, вместе со своими друзьями и сыном в начале 2000-х поставил под горой памятник В память о живших в п. Чёрное Плёсо. С «Неполным списком сосланных, репрессированных, раскулаченных, направленных по распределению и вербовке и приехавших семей в п. Чёрное Плёсо». Сам он живёт в Челябинске, но время от времени приезжает и навещает свою маленькую родину».

Из материала газеты «Стальная искра»: Красивейшее место, где когда-то стоял посёлок Чёрное Плёсо, сегодня не безлюдно. Один за другим земельные участки здесь покупают под дачи, пасеки и охотничьи заимки, заселяют бывшие черноплёсенцы, которых судьба разбросала по всей стране.

Александр Иванович Марченко — старожил, который до сих пор навещает и частенько подолгу проживает в посёлке. Он построил небольшой домик, завёл усадьбу. Зимой силкам ловит зайцев, а летом содержит пасеку.

А. И. Марченко: «В посёлок езжу каждую субботу, в летнее время практически живу там. Сейчас, после закрытия посёлка снова начали отстраивать дома. Уже 22 домика стоит и ещё 3 участка отведены. В 2019 году мы провели субботник по ремонту моста в посёлке. Нанимали экскаватор и машины, ремонтировали дорогу от трассы до посёлка. Стараемся поддерживать порядок».

Из материала газеты «Стальная искра»: Каждое лето собираются они здесь — дети Чёрного Плёсо, которые так до конца и не стали городскими жителями. У них — другие приоритеты и жизненные ценности. И живет этот дачный поселок по собственному, когда-то давно принятому их предками жизненному укладу, по законам своей республики Чёрное Плёсо. Здесь все двери открыты, а доброго гостя приветят, накормят, напоят чаем с вареньем и медом или медовухой. Летом 2015 г. в поселке появился отряд бойскаутов — 25 подростков из Германии, которые практически не понимали русского языка. Но с удовольствием уплетали копченое сало, предложенное черноплёсенцами.
Эта земля непостижимым образом притягивает людей с таким же открытым сердцем и тонкой душевной организацией. Сюда на лето приезжают художники, врачи, музыканты из больших городов. И если новичок принимает законы жизни Чёрного Плёсо — то становится здесь своим, сливаясь с первозданной природой и оглушающей тишиной».

К. Глубоков: «Однажды я привез сюда своего внучатого племянника из Челябинска. Мы гуляли с ним вдоль речки, и Костя захотел пить. «Так вот же речка — пей! — сказал я, — вода-то у нас с гор течёт чистейшая». А потом мальчик написал в сочинении «Как я провел лето»: «У дедушки в горах есть речка, из которой можно пить!» И перед этим сочинением померкли все рассказы одноклассников о Турции, Египте и других курортах».

Автор благодарит всех, кто помогал восстанавливать историю посёлка Чёрное Плёсо: Шифу Саматовну Абдуллову, Галину Петровну Колесникову, Александра Ивановича Марченко, Владимира Андеевича Полутина,  Любовь Николаевну Ушаеву, Анису Саматовну Хуснутдинову и др.

Публикуется с сокращениями

Автор: С. В. Семеняго