Есть в поселке Пуксинка примечательный дом. При повороте в проулок сразу бросается в глаза его необычность: сверху — большая веранда, мезонин. Все покрашено, окна в резных наличниках. И все как-то ровно, чисто, ухоженно. Живет здесь семья в прошлом спецпереселенца, репрессированного, а потом реабилитированного Андрея Альбертовича Шмидт.
В этом доме в горнице, на самом видном месте – фотография отца Андрея Альбертовича, связь с которым оборвалась в далеком 1937 году – в разгар репрессий в нашей стране. Семья Шмидт, русских немцев, имела хорошее хозяйство, в котором было две лошади, две коровы, да еще всякая мелкая живность. В 1930 году, когда началась коллективизация, хозяйство пришлось отдать в колхоз. Жили они тогда в Крымской области. Там, в немецкой деревне с татарским названием Нем-Ишунь (что значит «красивая деревня»), родился Андрей Альбертович. До 1938 года учился в школе. То, как забрали отца, он вспоминал с горечью и недоумением.
— Почему забрали отца, мы не знали. Потом уже, из разговора мамы с бабушкой, случайно мною услышанного, я узнал, как примерно все было. Обвинили его в том, что в колхозе, якобы, он кормил своих лошадей лучше, чем остальных. А еще во время переписи в 1935 года произошло недоразумение с заполнением графы о вероисповедании. И началось все с того, что однажды в школе на уроке рисования нам дали задание: нарисовать что-нибудь на свободную тему. Я накануне забрел на церковное кладбище, и меня поразил один из памятников с крестом. Вот я его и нарисовал. Тетрадь была проверена. А когда я получил ее обратно, листа с рисунком не было. Потом он «всплыл» в деле отца, как доказательство его веры в Бога. Этих двух обвинений хватило… Отца мы больше не видели. Мать ездила к нему в Коми АССР, но разрешения на свидание не дали.
А жизнь продолжалась. В 14 лет наравне со взрослыми мужчинами Андрей трудился в колхозе. Вскоре началась война. Семьи немцев эвакуировали принудительно. 16 августа 1941 года, оповестили вечером, чтобы к утру были готовы. Взять с собой разрешили одежду и продукты на 5 дней.
— Никогда не забуду, когда утром подъехали телеги. Мама зажарила пару гусей, ведро молока поставила на стол. Ключ от дома отдала соседке. «Все получите там»,- так нам сказали. Мы оставили все: хозяйство, дом, вещи. Что можно было взять из одежды? Ведь в Крыму тепло, почти нет зимы. Я уезжал в галошах, самая теплая обувь, которая была. Началось долгое, утомительное путешествие. Сначала станция Дивное. Брат Андрея был старше и работал на комбайне. Через некоторое время вновь отправились в путь. В ноябре прибыли в Северный Казахстан и были распределены по колхозам, где успели убрать третий урожай.
Два раза мужчин вызывали в военкомат. В январе, после очередного вызова, погрузили в эшелоны и – на запад. Казалось, на фронт. Но вскоре круто развернули и отправили на север – в Свердловскую область. Так начался новый, возможно самый трудный период в жизни Андрея Альбертовича Шмидт.
— Нас привезли в Верхотурье. Все здесь было непривычно, даже дико, лес кругом,- вспоминает те далекие годы Андрей Альбертович.
— Выгрузили, начальство нас проинструктировало, и отправились мы в Барвянку, в лагпункт так называемый. Добрались к вечеру. Электричество везде, лампочки горят. Ворота за нами захлопнулись, а вокруг военные с оружием. Оказалось, нас лес пилить сюда привезли. Назвали «трудармейцами». Началась «лесная» жизнь. Правила были жесткие. Есть норма — есть паек. Нет нормы — голодный. Вскоре приспособились к морозу, и к работе. Среди нас были члены партии, награжденные Орденом Ленина, врач, проходивший по делу А.М. Горького, уроженцы Крыма, Кавказа, Казахстана, немцы. Люди они были грамотные, писали жалобы. Но толку от этого было мало.
После Барвянки в Верхотурье отправили, где чуть полегче стало. Но все-таки работали до изнеможения. Доходило до того, что не могли ходить. Таких комиссовали в оздоровительный пункт, врачи тоже из трудармейцев, пытались лечить, но лекарств не было нужных.
Так прошла первая военная зима. Андрей Альбертович попал в больницу, а потом стал, здесь же работать санитаром. И вот в 1943 году – вновь этап. Молодого санитара решили оставить в больнице. Конечно, это легче, чем валить лес в сорокаградусный мороз. Но брата Андрея Альбертовича, находившегося здесь же, отправляли по этапу. А потерять родного человека в этих мытарствах не хотелось… Мама, и сестра остались в далеком Казахстане. Вспоминая то время, Андрей Альбертович ненадолго замолк, и только справившись, с нахлынувшим, продолжил свой рассказ:
— Отказался я остаться в больнице. И отправились мы в путь. Дошли пешком до станции Белая Глина, потом до населенного пункта Отрадное. Вместе с братом занимались разгрузочными работами. Тут меня настигла еще одна неприятность. Произошла авария, в которой мне повредили позвоночник, да так, что мог лишь лежать. Все лето — под солнцем, недвижимый, только к осени с трудом начал ходить. С братом пришлось-таки расстаться. Вскоре меня и еще 15 больных увезли в Новую Зарю. Нашлось месть только в бараке. Лежу на нарах, врач подойдет, вздохнет. Так несколько дней. Потом говорит: «Я договорюсь, вас завтра увезут в Сосьву».
Весной только отправили Андрея в Кошай, где назначали как больному паек. Работать все еще не мог. Чтобы чем–то заняться, стал обходить участок, где расселили. Наткнулись на дезкамеру, где можно париться, греться. И тут начал работать над собой. Ведь было ему только 17 лет. Стал тренироваться. И через некоторое время мог одеваться как нормальные люди, хотя раньше это делал только лежа. Почувствовал себя намного лучше после таких тренировок. Объединились с молодым парнем, который проходил курс лечения после перелома ноги, пошли вместе валить лес. Трудно было, но терпели, и вскоре стали выполнять норму, получать по 850 граммов хлеба.
— Долго еще пришлось терпеть лишения, преодолевать трудности на непосильной работе. Сплав леса, заготовка древесины, вывозка. Когда закончилась война, появилась надежда, что распустят по домам. Но из трудармейцев они стали спецпереселенцами. И в ноябре 1945 года отправились пешком в Гаринский район. Многим, как Андрею Альбертовичу, а также Александру Аман, суждено было остаться на постоянное место жительства. А пока, в 45-ом, была еще трудная дорога: с Кошая на Сосьву, потом – Пелья, Боркино. И, наконец, накануне ноябрьских праздников — Кондратьево.
— В Боркино я работал на складе, — продолжал Андрей Альбертович. После войны требовался так называемый спецлес: авиационный, палубник, понтонник, судострой. Справлялся с эти делом. В 1956 году нас вызвали в отделение в Агапово и предложили заполнить бланк, где говорится: «Я являюсь спецпереселенцем и даю подпись, что никогда не возвращусь в Крым». Значит, надо было устраивать жизнь здесь… Если раньше была надежда, что может быть, когда-нибудь и возвратятся на Родину, то теперь поставив подпись, они лишились ее окончательно.
В 1962 году Андрей Альбертович с семьей переехал в Пуксинку. Позднее он был реабилитирован, но на Родину возвратиться так, и не удалось.… В начале 70-ых Андрей Альбертович получил звание «Заслуженный ветеран труда». Полагались льготы. Но пользовался он ими совсем недолго — вроде бы и не отменял никто, но льгот как таковых нет. Неоднократно Андрей Альбертович избирался депутатом, председателем товарищеского суда, фотография его часто была на Доске почета. От общественных поручений никогда не отказывался.
— Когда мы спросили Андрея Альбертовича о том, почему он не уехал в Германию, ведь была такая возможность, там живет его сестра, он искренне изумился: «Зачем? Ведь у меня есть Родина!…» И, несмотря на трудности и невзгоды, выпавшие на его долю, он остался самим собой, требовательным к себе и к другим. Андрей Альбертович умер в 2007 году.
