О Великой Отечественной войне и вкладе Нижней Салды в Великую Победу можно судить по фактам из жизни Салдинского металлургического завода в военные годы, пишет в О. Светлова в газете «Городской вестник».
Нижняя Салда и война
После начала Великой Отечественной войны сотни нижнесалдинцев ушли защищать свою Родину, среди них было много работников Нижнесалдинского металлургического завода. Всего за годы ВОВ на фронт с завода ушло более трети кадровых рабочих. На их место пришли их жены, дети, эвакуированные с других предприятий.
Уже в августе 1941-го Салдинский металлургический завод полностью перешел на выпуск военной продукции, при этом выполняя нормы на 100-200%. Произошел перевод производства с «торгового» металла на выпуск высококачественной легированной стали, требующейся для производства танков.
На базе экспериментальной мастерской образовался цех №1. В этот цех перевезли станки из других цехов и стали производить боеголовки к знаменитому артиллерийскому миномету «Катюша». Заготовки весили по 25 килограммов каждая, а перемещать их приходилось как мужчинам, так и женщинам, и детям, преимущественно вручную.
На Нижнесалдинском заводе был организован выпуск корпусов для гранат «лимонок».
Из станков выжимали производственный максимум. В первый год изготавливали по 4000 штук снарядов в месяц, к 1945-му году уже до 8000 штук. Для повышения производительности создавались новые технологии и методы производства.
Люди также испытывали огромные нагрузки. Работали за себя и за товарищей, ушедших на фронт. Рабочая смена длилась по 12 часов, а иногда и дольше. Выходных практически не было.
Во время войны была построена вторая 100-тонная мартеновская печь!
На Салдинском металлургическом заводе применялся полный цикл производства — от выплавки чугуна до готовой продукции. Доменщики выплавляли рекордное количество никелевого чугуна. Мартеновцы варили никелевую сталь. Прокатчики выпускали заготовку для брони, на станках точились заготовки для снарядов.
К середине войны Салдинский металлургический завод в Нижней Салде находился в лидерах среди подобных предприятий. В 1943 году доменный цех стал обладателем переходящего трудового Красного Знамени и признан лучшим во всем Советском Союзе. На этих позициях он находился до конца войны.
Нина Степановна Гусева (Лужина)
О том, как жили и работали салдинцы в годы Великой Отечественной войны нам рассказала Нина Степановна Гусева (Лужина) – её детство пришлось на эти трудные, военные годы.
Я родилась в Нижней Салде в 1927 году, там же начала учиться в школе. О том, что началась война, мы, дети, узнали не сразу. Сначала узнали взрослые. Тогда даже радио не у всех было, на нашей улице радио было только у троих, в том числе в нашем доме, круглое такое.
Как раз начались школьные каникулы, я окончила шестой класс, и в тот день по традиции мы ушли гулять в лес в честь начала каникул, раньше мы называли это лесным чаепитием. Из леса возвращались веселые, радостные. Как подходить к дому, смотрим: у нашего дома стоят женщины, все волнуются, рассуждают, разговаривают. Нам сообщили, что началась война. Так мы об этом и узнали. Не сразу, а в конце второй половины дня. Мы были детьми, и даже когда нам сообщили о начале войны, мы не испугались, потому что не понимали… Ну, война, война, началась… скоро закончится… наши быстро всех разгромят и домой вернутся… Вот так мы и думали сначала. Женщины в основном говорили о тех, кто уходит на войну, волновались. Молодые парни радовались, если их призывали, и довольные возвращались с военкомата с этой новостью. Из нашей семьи сразу призвали моего дядю. Провожали его три раза. У него двое детей было, и еще один ребенок должен был вот‑вот родиться. В Нижней Салде было место, откуда всех провожали на войну, — красивый сад, и всех новобранцев собирали там и затем везли в Верхнюю Салду. Вот дядю провожали, но два раза подряд давали отсрочку и только на третий раз отправили и все. С концом. Чуть позже забрали и второго дядю. Один дядя вернулся, второй не вернулся.
Уже после войны, когда я вышла замуж, мой муж рассказывал мне о своем брате, его призвали в самом начале войны. Через некоторое время от брата получили письмо родители с фронта: «Мамочка, папочка, мне исполнилось 18 лет». И все. Это было последнее письмо. Похоронка на него не приходила, он считался без вести пропавшим. Письмо до сих пор хранится в родительском доме.
Осенью 1941 года я продолжила учебу и окончила семь классов. Летом после окончания школы сразу начались работы. Мама у меня была домохозяйкой, на нее также приходилась работа в поле. Сейчас здесь в Салде дома стоят, а тогда везде поля пшеницы были. Я ходила с мамой, помогала летом, осенью, а когда полевые работы закончились, в декабре устроилась на работу на Нижне‑Салдинский металлургический завод.
Первая моя работа — работа рассыльной. Телефонов не было, поэтому приказы начальства с заводоуправления разносили для ознакомления по всем цехам. Я не одна, конечно, была, нас много детей, подростков было. В цеху мне мало пришлось работать. Такая работа требовала специальных умений. Поэтому в основном нашим детским коллективом мы трудились на подсобном хозяйстве: весной — посадка, летом — прополка. Подсобное хозяйство было очень большое у завода. На поле надо было быть в 7 утра и опаздывать нельзя. Шли к полям через всю Салду, обогнув пруд, несколько километров. Работали мы по 12 часов до 7 часов вечера. Опоздать боялись, ведь за опоздание могли отстричь часть продуктовой карточки. Дисциплина была, конечно! И после того как война уже закончилась, люди оставались дисциплинированными: налог или коммунальные расходы оплатить — всегда во время и точно! В обеденный перерыв нам в поле привозили суп под названием «одиночка»: жидкая манка, чуть подсоленная, с подсолнечным маслом. Мы держали корову, поэтому мне с собой всегда мама давала молоко и картошку. Картошку мы на костре пекли. Хлеб не всегда был. По карточке мне полагалось 400 граммов хлеба как работающей. Корова нашу семью выручала и картошка. Мама продаст молоко, картошку и купит на эти деньги хлеб или муку. Кроме карточек давали зарплату деньгами, но на них нечего было покупать, так как полки в магазинах были пустые. В Нижней Салде рынка не было, на рынок ездили в Нижний Тагил на поезде, чтобы обменяться чем‑нибудь. Конечно, разные были случаи: как‑то купили банку тушенки на рынке, пришли домой, раскрыли, а там… речной песок.
До войны нас много было детей, со всех улиц мы собирались и играли вместе. Во время войны мы не играли, так как все силы уходили на то, чтобы добраться до работы, работать, вернуться и на своем участке дома поработать.
В особенно жаркие летние дни работали в поле с 6 утра до 12 часов дня, пока не наступал зной, а с 12 до 6 вечера у нас был перерыв. Мы бежали домой, кушали и спать ложились, а вечером к шести возвращались в поле и продолжали работать до 10 вечера. Во время работы договаривались с девочками о том, чтобы идти на танцы или погулять, но никуда не шли, уставали. После работы я ложилась немного отдохнуть и просила маму меня разбудить, просыпалась уже утром и спрашивала маму, почему она меня не разбудила. «Как же тебя разбудить? Ты так крепко спала», — отвечала мне мама. У нас был и кинотеатр, редко, но ходили смотреть кино. В клуб приезжали артисты. Летом танцы проходили в саду (сейчас этого сада уже нет). Иногда кто‑то из приезжающих раненых солдат играл на баяне, все танцевали.
До конца войны я так и работала на заводе. Начинался ремонт домны, всех ребятишек туда — кирпич, другие материалы подносить, сажу накопившуюся убирать, красить.
Вообще, на заводе я числилась учетным работником, и как‑то мне поручили выдавать работникам продуктовые карточки. Я получала карточки и выдавала их под роспись. И вот однажды у меня не хватило одной карточки: то ли при выдаче мне одну не додали, то ли выдала одну лишнюю кому‑то. Плакала я очень сильно, пришла домой и реву, ведь карточка была на все продукты на месяц, но мама дома не стала ругать, хотя пришлось отдать свою. Один раз выдала лишнюю карточку одному парню, но вовремя спохватилась и побежала за парнем, а он от меня припустил! Я догнала и забрала карточку. Было очень страшно остаться без продуктовой карточки!
Зимой, помню, было так холодно, что бревна дома трещали от мороза. Отапливали все дома дровами, за дровами дети ходили со взрослыми в лес, дети сучки подбирали. Мы с мамой в лесу пеньки ломали и вывозили из леса на санках. Дрова приходилось экономить, в основном топили перед сном.
Летом заготавливали сено для домашних животных. Взрослые летом работу на заводе не прекращали, но в страду их могли отпустить пораньше, в 5 часов вечера, и вот папка бежал к нам за 10 километров заготавливать сено. Мы с мамой копны заготавливали, а папа уже начинал метать зарод. За полночь возвращались домой, а с самого утра опять на завод. Зимой вывозили сено, но лошадей для вывоза сена было мало, поэтому вывозили на коровах. Было холодно, поэтому, чтобы корова не простудилась, шили и надевали специальный мешок ей на вымя. Кроме коровы мы держали овец, свиней и кур. Весной картошку сажали. Один год сильно неурожайным был, вся картошка сгнила в земле. Сажать было на следующий год нечего, поэтому вырезали глазки картошки и сажали вместо семенной. Выкручивались, как могли! Один раз за все время войны я болела. Обувь была плохая, я сильно простудилась, пошли нарывы, и меня положили в больницу. Но редко кто брал больничный, в этом случае надо было продуктовую карточку отдавать.
Родственники поддерживали родственников: каждый день к нам приходили обедать по очереди бабушка, дедушка, другие родственники. Кто-то из родных был уже немощный, у кого-то было много маленьких ребятишек, у кого-то уже пришли похоронки… Помощь нужна была всем.
В нашей семье постоянно жили эвакуированные. Первая семья — мать с двумя сыновьями — была из Ленинграда, затем две девушки, потом отец с дочкой (мама у нее не выжила в блокаду). Эвакуированные выходили на работу, им строили бараки. Как построят, переселяли их туда, а к нам новеньких привозили. В конце нашей улицы была площадь, там останавливался поезд, привозивший эвакуированных. Как‑то уже после окончания войны та девочка, которая с отцом приехала из Ленинграда, встретила меня на улице. Оказалось, что они так и остались жить в Нижней Салде, девочка выросла, у нее семья. Эвакуированные работали не только на заводе, но и в школе: наш учитель физики в школе был эвакуирован с Днепропетровска. Многих привозили без вещей, в легкой одежде, некоторые были истощены, болели.
Об окончании войны мы узнали по радио. И я как сейчас помню, собиралась на работу и услышала новость, что закончилась война. Радостная, я быстро побежала по улице, стучала всем в окошки и кричала: «Вставайте, война кончилась!» Это было около шести часов утра, но в семь я, как обычно, уже была на работе.
Мы, конечно, ждали это день, этот час, но после новости о победе вмиг ничего не изменилось, мы продолжали ходить на работу в 12‑часовую смену еще долго. По одному, медленно возвращались солдаты с войны. Вернулся один мой дядя, радовались, конечно, все. Практически никто из молодых девушек, которые уходили добровольно на фронт из Салды, не вернулся, и из наших знакомых вернулась только одна, без ноги. В одни семьи возвращались раненые бойцы, в другие приходили похоронки. И радость, и слезы одновременно… После окончания войны можно было продолжить учебу в горно‑металлургическом техникуме в Нижнем Тагиле, но мне говорили, мол, тебе уже 18 лет, выходи замуж, какая тебе учеба. Но я настояла на своем и начала учиться, как и многие другие мои ровесники с завода. Поступать было легко, большого спроса с нас не было: несложные задачи, рассказать стихотворение, написать диктант. Те стихи я до сих пор помню наизусть. Поселили нас, студентов, в общежитии, нас было 14 человек в одной комнате.
Почему мы выжили? Я постоянно чувствовала поддержку семьи. У нас всегда сохранялись хорошие, дружеские отношения с соседями, родственниками, не было никакой злобы, не было ссор, несмотря на то, что все жили по-разному: хоть и всем было тяжело, но все равно кто-то жил получше, кто-то похуже. Сейчас могу сказать одно: война — это страшно и для взрослых, и для детей, и я искренне надеюсь, что она не коснется ни моих детей, ни внуков, ни подрастающих правнуков.
